Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Вениамин послушно ссыпает в рот полную горсть. От ягод его губы сразу синеют, чернеют зубы и язык. Девушка смеется, глядя на него.

— У самой-то! — напоминает он. — Ну-ка, высуни язык!

Лида показывает ему язык — тоже черный. Смех звенит в лесу серебряными колокольцами.

— Пойдешь сегодня в город играть на пианино?

— Пойду.

— Тогда я провожу тебя.

Два года назад Лида окончила Ленинградскую консерваторию по классу фортепиано, у профессора Юдиной. Сейчас она там же, в аспирантуре, специализируется по романтикам прошлого века, в основном по Шопену. Но вот проблема — нет фортепиано в Вельбовке, а потому приходится девушке три раза в неделю ходить в город, в дом учителя Иванчука, где есть рояль фирмы «Блютнер». Они возвращаются на дачу. Клара Ильинична уже лежит в своем гамаке меж двух сосен. На ступеньках веранды сидит Глаша, пятнадцатилетняя дочка хозяев. На ее загорелом лице поблескивают серые насмешливые глаза. Глашу и ее бойкие глазки Вениамин помнит еще по прошлому году. Все лето она устраивала ему засады, ходила едва ли не по пятам. Не раз он наталкивался в укромных уголках леса на ее смеющийся взгляд. Нимфа сосновой рощи, дикая лесная девочка, чья грудь уже расцветает под тонким полотном рубашки.

Она сидит себе на ступеньке, а профессор Эйдельман стоит рядом, толкуя о пользе образования.

— Как такое возможно? — удивляется Степан Борисович. — Такая большая девочка, как ты, не умеет читать и писать! Оглянись вокруг — на успехи, которые достигнуты в последние годы на ниве народного просвещения!

Вениамин не успевает и глазом моргнуть, как опять попадает в кабалу лекции Степана Борисовича. Глаша искоса поглядывает на него хитрыми глазами.

На ниве народного просвещения… Где сейчас найдешь неграмотных типа Глаши, эдаких неучей? Днем с огнем не сыщешь, особенно среди молодых…

Кашель прерывает поток речи Степана Борисовича. Все его невысокое тело сотрясается, лицо багровеет.

— Болен ты, Степан Борисович, вот что… — говорит Глаша. — Слишком много книжек читаешь.

Профессор пытается подавить последние судороги кашля. Вениамин приходит к нему на помощь:

— Лентяйка ты, Глаша, вот и не учишься.

— Ты-то откуда знаешь? — Глаша вонзает в него шпоры своих острых глаз.

Краска заливает ее лицо, она вскакивает и убегает. Степан Борисович безнадежно машет рукой. Он выносит из своей рабочей комнаты несколько карандашных набросков — чертежи принципиально новой паровой машины. Задача Вениамина: перенести чертежи — а всего их шесть — на листы ватмана, причем исполнить это с подобающей точностью. Особенно тщательно следует отнестись к цифрам и символам, которые поясняют работу деталей машины, — ведь в тексте учебника будут указаны те же обозначения. Такими вещами нельзя пренебрегать. Главное — порядок, дорогой мой Вениамин!

Вениамин вкладывает наброски в тубус и торжественно обещает соблюсти полный порядок, не отклонившись от него ни на йоту.

Через некоторое время он уже шагает вместе с Лидой по дороге, ведущей из Вельбовки к Гадячу. Шоссе то забирает вверх, на пригорок, то скатывается вниз. Два часа дня. Начало августа. Ласковое солнце стоит высоко в голубых небесах. Невдалеке петляет Псёл. Тихо вокруг. Вдоль дороги — пыльная зелень обочин.

— Что вы будете исполнять сегодня, Лидия Степановна? — осведомляется Вениамин, указывая на роскошную нотную папку, черную, с тисненым изображением лиры.

— Полонез Шопена.

На загорелых ногах Лиды — спортивные тапочки и белые носки, на голове — легкая соломенная шляпка, придающая лицу дополнительное очарование. Складки белого платья, нотная папка, тонкие длинные пальцы пианистки — от всего этого веет чистотой, юностью, красотой.

Вениамин оборачивается, чтобы бросить взгляд назад, на Вельбовку, и видит на опушке леса девичью фигурку; держа руку козырьком, она пристально смотрит на шоссе. Неужели Глаша?

— Я не понимаю Шопена, — говорит Вениамин и готовится выслушать лекцию на соответствующую тему. В том, что касается лекций, дочь как минимум стоит своего отца.

Вот и деревянный мост через реку. Берега тихи, слышны лишь отдаленные восклицания малышей, которые плещутся в одной из укромных заводей. Навстречу идут с городского рынка крестьянки, несут на плечах мешки. Есть тут и такие, кому идти до Веприка — путь неблизкий. Платья женщин подоткнуты, босые ноги в пыли. Мягкий украинский говор слышен в жарком воздухе дня. А вот и бывшая городская тюрьма, окруженная высокой каменной стеной. Теперь в этом здании сельскохозяйственный техникум. Дальше пожарная каланча, а вот, слава Богу, миновали и почту.

Лида рассказывает о любви между Шопеном, поэтом красоты, и Жорж Санд. Она говорит тихо, почти шепотом, как во сне. Они уже пришли и стоят в тени дома учителя Иванчука. В саду краснеют вишни — последние вишни этого года. Рядом с забором стоит дерево, усыпанное зелеными яблоками. Ботва картофеля уже начала желтеть снизу.

Девушка открывает калитку.

— Если хочешь, заходи потом, Вениамин, — произносит она тоном, не допускающим возражений, и скрывается в доме учителя. Вениамин сворачивает в свой переулок.

— Дядя Соломон приехал! Дядя Соломон приехал! — Тамара, выскакивает навстречу Вениамину с радостной вестью.

И действительно, Соломон, младший сын, поздний ребенок Хаима-Якова и Песи, приехал в отчий дом из столицы. Они с Вениамином не только учатся в одном институте, но и живут в одной комнате студенческого общежития. Благодаря своему другу приехал сюда Вениамин в прошлом году, да и частные уроки в Вельбовке устроил ему тогда именно Соломон. Если бы не Соломон, не познакомился бы Вениамин ни со старшими Фейгиными, ни с Рахилью, ни с маленькой Тамарочкой, ни со стариковской компанией, никогда не узнал бы, не полюбил этот чудесный полтавский городок.

В честь приезда сына в горнице дома собралось все семейство Фейгиных. Все тут дружны, все любят друг друга. Хаим-Яков по такому случаю закрыл пораньше свой киоск, Рахиль отпросилась с работы. Бабушка Песя накрывает на стол, лицо ее сияет. Ради дорогого гостя приготовлен знатный обед: украинский борщ, еврейское жаркое, кунжутный пирог и грушевый компот на сладкое. Мать знает, что именно эти кушанья любит ее Шлоймеле. Одному Богу известно, как он питается там, в большом городе, вдали от дома и от мамы.

— Привет, Соломон! Что так задержало тебя в институте?

Два друга-студента обмениваются крепким рукопожатием. Вот уже три недели, как ждали Фейгины своего сына, все глаза проглядели, а сын все не ехал и не ехал. Уж не держала ли его на коротком поводке какая-нибудь молодая госпожа? — так, по крайней мере, предполагал Вениамин. Любит девиц Соломон. И не только девиц, а примерно всех особ женского пола, без различия вероисповедания, гражданства, цвета и расы — лишь бы были они старше детского возраста и моложе пожилого.