Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Нет-нет, она очень извиняется, но дальше так продолжаться не может.

— Ефим Айзекович, если вы не уйдете сами, то придется уйти нам, хозяевам!

Вот ведь горе! Хаим-Яков не знает, что делать, лицо его мрачно и сосредоточенно. Он посылает Тамару к Шапиро за советом. Шапиро немедленно приходит — он давно уже не страшится свободно разгуливать по улицам Заяра.

Странный еврей! Он входит в дом в сопровождении всех своих стонов и болячек, садится возле Песиной постели. Сначала говорят о ее здоровье. Температура спала, но болезнь продолжает мучить старую женщину. Она исхудала, черты лица обострились и пожелтели. Затем мужчины отходят в сторонку, и Хаим-Яков рассказывает о своем разговоре с Мазурок.

— Надо возвращаться домой! — решительно говорит Шапиро.

Его аргументы просты и логичны. Немцы захватили не только центр Гадяча, но и Заяр. Дни первой паники и неразберихи прошли. Бомбежек больше не будет, жизнь вошла в нормальное русло. Правда, новый бургомистр Карпенко, этот злобный пес, набирает сейчас полицаев из отбросов общества, из тех, кто всегда ненавидел евреев. Кроме того, ожидается приезд офицера, который станет начальником местного отделения гестапо. Тогда-то и могут начаться главные беды. Но в том, что касается полиции и гестапо, нет разницы между центром и пригородом. Значит, можно возвращаться домой, особенно если на этом настаивают хозяева. Только потеплее оденьте Песю, чтобы не простудилась еще больше…

Ушел Шапиро. Реденькая бороденка задрана вверх, слабые ноги месят уличную грязь. Ходит старик из дома в дом, и вот ведь чудо: никто его не трогает!

Новое несчастье! Возчик Мордехай — первая жертва полицейского произвола. Сам он, слава Богу, уцелел, но его «ребятки», Павлик и Рыжий, конфискованы вместе с телегой, окончательно и безвозвратно.

Узнав, что Гинцбурги переехали неведомо куда, исполнился бургомистр Карпенко черной злобы. А тут еще кто-то открыл ему, что перевез их Мордехай на своей телеге. Возчик был известным человеком в Гадяче, знал его Карпенко. И вот заявились во двор к Мордехаю два полицая с приказом доставить к бургомистру его самого, а также телегу с лошадьми. Комендатура размещалась в центре города, в бывшем здании райсобеса, недалеко от гостиницы и напротив городского сада. Странное это зрелище — возчик Мордехай в комендатуре, в кабинете бургомистра Карпенко. Вот стоит он пред начальственным взором в своей старой накидке, с тревогой, запрятанной глубоко в сердце.

— Ну, старый пес, прощайся со своими лошаденками, — говорит Карпенко. — Сегодня ты видел их в последний раз. Конфискация.

Бургомистр сидит в кресле. Есть что-то неестественное в его напряженной прямой спине. Чертов горбун смотрит на Мордехая, Мордехай — на горбуна.

— Как же так, пане бургомистр? Лошади — все мое имущество. Куда пойду теперь?

— Куда ты перевез Гинцбурга? — спрашивает Карпенко скрипучим голосом.

Мордехай молчит, молчит и размышляет.

— Куда ты перевез Гинцбурга?

Снова скрещиваются два взгляда. Угроза и страх вползают в комнату и остаются в ней.

— Не помню, — отвечает Мордехай.

Карпенко звонит в колокольчик. Входит полицай, в руке у него плетка.

— А ну-ка, всыпь ему пяток горячих! — приказывает Карпенко.

Полицай поднимает плеть и начинает хлестать старика по голове и по спине.

— Куда ты перевез Гинцбурга?

Как сквозь туман доносятся до Мордехая слова Карпенко. Он молчит.

— Еще пяток!

Снова хлещет плеть по стариковской спине. Темнеет в глазах у Мордехая, он падает на пол.

Через какое-то время он приходит в себя на улице. Лицо все в крови; возчик зажимает рану платком, пытается остановить кровотечение. Кое-как добирается он домой, к жене Басе, которая помогает мужу умыться и укладывает его в постель.

В самом деле, добрался Мордехай до дому, но пешком, без лошадей, без упряжи и без телеги, гол как сокол. Вот лежит он, израненный и избитый, на своей кровати, слушает, как вздыхает Бася, как ходит она на цыпочках из комнаты в комнату.

Пришлось испить свою чашу страданий и Соломону с Вениамином. В тот день, когда они вместе с Адамчуком выехали из Гадяча в направлении Ахтырки, вокруг царила полнейшая неразбериха. По дороге они видели множество беженцев, телег, машин, отставших солдат. Проехав Великопавловку, машина повернула в сторону Зенькова. В деревне им говорили, что городок находится в руках немцев, но Соломон решил не верить слухам. И, как выяснилось, зря!

Вот они едут по дороге на Зеньков. Соломон сидит в кабине вместе с Адамчуком, Вениамин трясется в кузове. Вдруг они видят перед собой группу мотоциклистов. Немцы! Выстрелы раскалывают воздух. На горизонте — вражеская автоколонна, грузовики с солдатами. К счастью, сбоку обнаруживается проселок, уходящий в лесную чащу.

— Адамчук, сворачивай! — кричит Соломон. — Быстро! Быстро!

Грузовик сворачивает так резко, что Вениамин едва не выпадает из кузова.

— Жми, Адамчук! — кричит Соломон. — Давай, быстрее!

И Адамчук жмет. Шестьдесят километров в час. На кочковатом проселке при такой скорости либо развалится машина, либо вытрясет душу из ездоков.

— Хальт! Хальт! — сзади крики и выстрелы.

Несколько мотоциклистов сворачивают в лес, в погоню. Но что это с Адамчуком? Почему он останавливает машину?

— Хальт! — слышится сзади.

Соломон открывает дверцу кабины и выскакивает наружу.

— Вениамин, Адамчук, за мной!

Мотоциклисты уже почти рядом.

— Хенде хох! Хальт!

Вениамин хватает скатку, спрыгивает на землю и бежит, петляя между соснами. Где Соломон? Лейтенант Соломон Фейгин стоит за сосной и целится в мотоциклистов из своего пистолета. Вениамин безоружен, поэтому продолжает свой бег по склону среди сосен, кустов и усыпанных шишками лужаек. Дальше, дальше, еще и еще! Крики и выстрелы затихают, какое-то время слышен лишь отдаленный рокот автомобильных моторов, потом пропадает и он. Тишь, лес, полумрак. Равнодушная трель одинокой птицы. Теперь можно остановиться, отдохнуть, перевести дух. Вениамин расстилает шинель у подножия сосны и ложится. Сердце еще колотится у самого горла, дыхание прерывисто, спина мокра от пота. Только теперь он осознает, что остался один. Надо попробовать найти Соломона и Адамчука.

Нет, назад он уже не бежит, а движется перебежками от сосны к сосне, предварительно тщательно изучая местность. И вдруг видит Соломона, который в странной позе полулежит на земле. Этого им только не хватало: Соломон ранен! Правда, рана не тяжела: пуля попала в мякоть ноги. Но он успел потерять много крови и сейчас пытается перевязать рану при помощи полотняной полоски, вернее, оторванного от рубахи подола. Вениамин спешит помочь другу.

Ну и дела! Слухи оказались верными, теперь друзья попали в окружение, и у них нет при себе ничего, кроме шинелей. Адамчук и машина исчезли — как видно, теперь и шофер, и грузовик в руках у немцев. Но Соломону и Вениамину нельзя попадать в плен: известно, что немцы первым делом расстреливают евреев.