Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Тамара видит во дворе трех немецких солдат, вооруженных с головы до ног. Они кажутся ей страшными великанами в огромных сапогах. Немцы обвешаны гранатами, в руках у них винтовки. Во дворе дымится полевая кухня. Быстрыми шагами входит офицер и кричит на чужом языке, показывая куда-то рукой. Как видно, двор кажется ему подходящим местом для пушки — она и появляется тут через полчаса. Настоящая пушка с длинным стволом, наклонно устремленным в небо. Кухню перевозят в другое место, а пушка начинает стрелять. С каждым выстрелом жалобно звенят стекла в оконных переплетах, вздрагивает пол, и весь дом сотрясается, как будто вот-вот упадет.

Так, дрожа и хромая, проходит день. Двери и ставни заперты, никто носа не кажет на улицу. Хаим-Яков прячется на чердаке, дрожащие губы шепчут молитвы и псалмы. Ульяна Мазурок крестится после каждого выстрела. Дом заперт. Все дома заперты, как крепость во время осады. Женщины Гадяча, сжавшись, чтобы казаться меньше, сидят за запертыми дверями и ждут.

Если вернуться назад по реке времени, то двор, в котором соседствовали Арон Гинцбург и Серафим Иванович Карпенко, раньше принадлежал главе городской общины Авроому Левертову, проживавшему тут в роскошном доме, который достался ему в наследство от столь же богатых предков. Левертов занимался оптовой торговлей скотом, но не брезговал и свининой. Богата полтавская земля овцами, свиньями и крупным рогатым скотом. Целыми составами отправлял Левертов свой живой товар в большие города — как российские, так и за рубежом.

Многие до меня уже рассказывали о жизни маленьких еврейских местечек в дореволюционной России. Поэтому буду краток и упомяну лишь хасида Нахмана Хорошинского, который долгие годы служил доверенным лицом и оруженосцем Авраама Левертова. Этот-то Хорошинский и занимал вместе со своей молодой женой Шифрой маленький низкий домик, который стоял в дальнем углу огромного левертовского двора. За домиком простирался участок, который также принадлежал Левертову.

Случилось так, что Шифра родилась в деревне Шишаки на берегу реки Псёл и с детства любила работать на земле. Довольно быстро она превратила пустырь за домом в цветущий огород. Левертов был скуповат и следил за тем, чтобы его работники не богатели. Честно говоря, Нахман Хорошинский был больше хасидом, чем торговцем, а потому вряд ли мог претендовать на большее, чем бесплатное жилье и немного денег, которыми расплачивался Левертов за его услуги. Так что овощи с огорода Шифры были в семье совсем не лишними.

Прошло несколько лет, и в домике на краю двора родилась девочка, которую назвали Мирой. Потом как-то незаметно закончился девятнадцатый век, и почти одновременно с двадцатым появилась на свет Ципа-Лея, вторая дочка Хорошинских. Их мать Шифра была душой этого дома. Девочки росли тихими и старательными и скоро стали хорошими помощницами для матери. В конце 1916 года пришел в Гадяч Арон Гинцбург. Левертов тогда еще был Левертовым, Хорошинский — Хорошинским, а царь Николай, да сотрется имя его, гонителем евреев. И вот судьба привела двадцатишестилетнего Арона Гинцбурга в дом Хорошинских — там он и поселился с самого начала.

Чернявый молодой вдовец быстро вошел в круг хасидской общины Гадяча, но прошло еще несколько лет, прежде чем он почувствовал, что ослабли ледяные оковы вины, сжимавшие его несчастное сердце. В 1920 году в Гадяч пришла эпидемия тифа, поразила она и многих хасидов. Нахман Хорошинский тоже слег и через некоторое время умер.

Сразу после этого сложились на небесах те таинственные знаки, которые определяют людей в пару друг другу, а может, и мама Шифра приложила руку к этому делу. Так или иначе, но Мирочка вышла замуж за Арона Гинцбурга. Не стану много рассказывать об этой достойной молодой женщине, мир праху ее. Один за другим стали рождаться дети. Тот уходит, а этот приходит — такой порядок назначил на земле Господь, чье Имя благословенно. Бабушка Шифра продолжала смиренно нести свою рабочую ношу, пока не упала под ее тяжестью. Пришло время провожать и ее в мир вечной истины.

Нет счета событиям под солнцем. Быстро сказывается эта повесть, но медленно тянутся годы, полные мелких дел и необходимой работы. Что, например, произошло с Авроомом Левертовым, главой общины города Гадяч? Одновременно с тем, как взошла в наших краях революция, закатилось солнце таких богачей. По всей стране стали трясти буржуазию, не остался в стороне и Гадяч. Дом Левертова реквизировали под городской отдел народного образования. Это изменило расстановку сил. В глубине двора по-прежнему жил Гинцбург с семьей, но в большом доме, выходившем фасадом на улицу, теперь сидели чиновники, размышляли о развитии образования в Гадяче и его окрестностях, скрипели перьями, щелкали на счетах и вели бесконечные разговоры на русском и украинском языках.

В конце двадцатых годов прибыл в Гадяч новый глава райотдела народного образования, Серафим Иванович Карпенко, уже знакомый нам по прежним описаниям. Его отец, генерал Карпенко, был офицером царской армии. Во время Гражданской войны он сражался на стороне Деникина, а после поражения белых бежал из России вместе с женой и дочерьми. Зато сын генерала Серафим окончил Харьковский университет и поначалу работал скромным школьным учителем. Там же преподавала и его жена Маргарита Фридриховна. В годы революции их не тронули. Чтобы уцелеть дальше, требовалось научиться лицемерить, и Карпенко в совершенстве освоил это искусство.

В 1924 году, во время Ленинского призыва, ему удалось вступить в партию. Потом пришли годы борьбы с правым и левым уклоном, полетели с плеч головы, но генеральский сын всегда ухитрялся шагать согласно генеральной линии ЦК. Подмоченное социальное происхождение не позволяло ему надеяться на высшие посты, однако в сфере народного образования можно было сделать совсем неплохую карьеру. Бумаги, циркуляры и распоряжения, гибкость позвоночника в отношениях с начальством и железная непоколебимая требовательность к подчиненным представляли собой основу рабочего стиля Серафима Ивановича.

По прибытии в Гадяч он получил временное жилье в одной из комнат бывшего левертовского особняка. Но разве такой человек, как Карпенко, удовлетворится одной комнатушкой? После длительных стараний и интриг он добился-таки того, что отдел народного просвещения перевели в другой дом, далеко не столь просторный и удобный. Нечего и говорить, что он с женой остался в бывшем доме Авроома Левертова. Теперь в его распоряжении оказался весь этот роскошный особняк, но не раньше, чем в здании был произведен основательный ремонт за счет государственных средств. Все это время семья Гинцбург и ее огород продолжали свое скромное существование в углу двора. Ципа-Лея, тогда еще юная девушка, работала в кооперативу по производству носков. Ее зарплаты едва хватало на еду.