Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— Что произошло, Тамарочка?

Тамара садится, закрывает обеими руками разом повзрослевшее лицо и разражается слезами. Слезы просачиваются меж пальцев, капают на загорелые коленки. Кончилось детство. Отныне по-другому, по-взрослому, будет она вести себя во взрослом, кровавом мире.

А сейчас нам необходимо распрощаться с Хаимом-Яковом Фейгиным, который стоит на пороге дальнего неведомого пути.

Как мы помним, он побежал искать примус. Да и кто не побежал бы, когда над головой нависла угроза смерти? Хаиму-Якову еще не надоела жизнь. Каждый раз, когда он вспоминал про «капут», ноги сами увеличивали темп, как лошади, подстегнутые ударом кнута.

Вот он бежит по улицам Гадяча, и мы вместе с ним. Плохо выглядит этот старик. Как ни повязывай шарфом каштановую бороду, как ни жмись к стенам домов, все равно видно издалека: вот идет старый еврей. Спина его слегка согнута, нос крив, внешность убога. Глаза испуганно смотрят из-под голых, без единой реснички, век — смотрят, словно извиняются за то, что их обладатель все еще жив.

Уже выбежав из дома, Хаим-Яков решил сначала навестить Нахмана Моисеевича Розенкранца. Но там уже побывали грабители. В квартире у Розенкранца кавардак, жуткий беспорядок. Сам Нахман Моисеевич, усатый герой, никогда до того не терявший присутствия духа, растерянно бродит из комнаты в комнату. Глаза его моргают в семь раз чаще обычного, а усы обвисли и словно поредели. Фрейда Львовна складывает в шкаф не подошедшие мародерам рваные тряпки, вставляет на место ящики, пытается вернуть жилью жилой вид. Последнее нелегко: со столов исчезли скатерти, на окнах нет занавесок, на кроватях — одеял и простыней. Рая сидит у стола, на лице ее застыла тупая, ничего не выражающая гримаса.

— Нет ли у вас примуса? — с порога спрашивает Хаим-Яков.

— Какого примуса? Мы остались без всего… — отвечает Фрейда Львовна.

Она никогда не отличалась большой красотой. Точнее сказать, довольно уродлива. В любом народе можно встретить особ женского пола с внешностью ведьм. Нет, в лице Фрейды Львовны нет ничего отталкивающего. Когда женщина говорит на идише с интонациями идиша, это выглядит вполне естественно. Но плохо дело, если тот же витиеватый еврейский акцент переходит в русскую речь — особенно во времена, о которых идет речь в нашем повествовании. Добавьте к этому пронзительный взгляд, орлиный нос, низкий рост и великоватый живот — и во внешности не останется ничего привлекательного, кроме разве что бровей. Брови Фрейды Львовны — как два туго натянутых лука, два острых серпа. Они то взлетают вверх, то опускаются, трепещут, говорят.

Нахман Моисеевич старается взять себя в руки. Хаим-Яков рассказывает о требовании офицеров и о «капуте». Хозяева выражают сочувствие, но примуса у них нет.

Что ж, придется искать в другом месте. Без лишних слов Хаим-Яков накручивает на бороду шарф и бежит дальше. В другое время его ужаснул бы вид дома Розенкранцев, но сейчас все мысли Фейгина заняты примусом. Старику еще предстоит увидеть ограбленным собственный дом.

Хаим-Яков шагает по улицам Гадяча. Борода прикрыта шарфом, картуз надвинут так низко, что закрывает почти все поле зрения. Это похоже на наивную надежду страуса, зарывшего голову в песок: не вижу я, значит, не видно и меня.

Вокзальная улица, дом Берманов. Он пока не тронут погромщиками. Наверное, потому, что вход в квартиру неприметен: дверь выходит в узкий тупик, окна — во двор. В комнатах тесновато: кроме матери, Бермана, Голды и ребенка, здесь теперь проживают два молодых человека, Шимон и Абка Гинцбурги. Уважаемого гостя усаживают за стол, предлагают чай и конфеты. Но не до чая сейчас Хаиму-Якову, он пришел по срочному делу. Примус! Он обязан во что бы то ни стало раздобыть примус. Иначе смерть.

— Иосиф, отдай ему наш примус! — говорит Голда.

Вообще-то примус предназначен для маленькой Ахувы — без него трудно будет быстро разогреть молоко и кашу.

Хая-Сара вонзает в невестку пронзительный взгляд. Легко быть добреньким за чужой счет! Теперь Хае-Саре придется добывать новый примус у своих покупателей. Хотя по нынешним временам за муку можно достать не только примус, но и птичье молоко.

Берман приносит старику примус. Два часа еще не миновали, но Хаим-Яков спешит вернуться в Садовый переулок. Вот и дом соседа Гаркуши. Многие годы стоят рядом их дома. Иван Матвеевич работает в бакалейном магазине. Добрый человек, но и своего не упустит. Он ведет хозяйство на широкую ногу, любит выпить, хотя в запоях не замечен. Хорошими были отношения между двумя этими соседями — по крайней мере, до описываемого дня. А сейчас в доме у Гаркуши живут два немецких офицера.

Хаим-Яков стоит перед соседскими воротами. Во дворе заливается лаем собака. Цепной пес Султан не любит чужих, но, слава Богу, он привязан. Старик открывает калитку и входит во двор. Султан захлебывается в лае, мечется из стороны в сторону, гремит цепью. На крыльце появляется Евдокия Александровна, жена Гаркуши. Фейгин вручает ей примус, просит передать офицерам. Но в этот момент выходит один из немцев. Завтра утром, приказывает он, старик обязан прибыть на паровую мельницу.

Во время обстрела в мельницу попал снаряд. Теперь немцы решили восстановить ее, ведь в муке нуждаются не только горожане, но и новая власть. Надо очистить территорию от обломков.

Хаим-Яков идет к себе. Но почему ворота распахнуты настежь? Он входит в дом и замирает как громом пораженный. Внутри все перевернуто вверх дном. Мебель сдвинута и опрокинута, святые книги валяются на полу среди тряпок и куриных костей. Большой шкаф перевернут, в доме ни души. Где Песя? Хаим-Яков слышит слабый стук; он поспешно переворачивает шкаф, распахивает дверцу и обнаруживает там жену.

Грабители ради забавы запихнули старую Песю в опустевший шкаф и опрокинули его на пол дверцами вниз. Хаим-Яков помогает Песе выбраться наружу. Нет, она не ранена, уцелело все, кроме души.

— Ой, Хаим-Яков! — слезы текут из Песиных глаз.

Без сил ложится она на кушетку. Муж смотрит на Песю с заботой и жалостью: за день прибавилось седины в волосах старой женщины.

Входит Дарья Петровна.

— Вот ведь собаки! — говорит она, посмотрев на царящий повсюду разгром. Ребенка она оставила дома: Айзек спит. Добрая женщина принимается наводить порядок. Ей помогает Хаим-Яков; Песя долго не может подняться с кушетки. Совместными усилиями они расставляют мебель. Но где Тамара?

Айзека решено оставить пока у Даши. Хорошо, что она успела захватить с собой пеленки, иначе воры забрали бы и их… Хаим-Яков, кряхтя, поднимается на чердак. Там он забирается в свой тайник, поворачивается лицом на восток и закрывает глаза. «Песнь восхождения. Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя» [54] Псалтирь, 120:1. .