Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Но вот закончена молитва. Хаим-Яков берет кое-что из вещей, зимний полушубок, спускается с чердака и отдает все Даше. Старик не произносит ни слова, но Даша прекрасно понимает, что он хочет сказать.

— Кто знает, увидимся ли еще? — говорят глаза Фейгина. — Возьми это, Даша, и не оставь Айзека своей заботой…

Даша берет вещи и кивает:

— Сыном мне будет этот мальчик.

Договор этот скреплен сердцами, хотя не написан на бумаге и нет на нем чернильных печатей. Вечером возвращается Тамара. Она тоже выглядит другой, изменившейся.

— Где ты была, Тамара?

Молчит девочка. Нет больше прежней беззаботной болтушки. Из подвала, из тайников приносит Хаим-Яков немного картошки, жира, луковицу. Песя собирает на стол скудный ужин. По комнате распространяется запах жареного лука. Наглухо заперты ставни, теплится масляная лампа. Три человека сидят за столом.

— Что с тобой, Тамара? — осипшим голосом спрашивает Песя.

Глаза ее печальны.

— Ничего, — глядя в сторону, отвечает Тамара.

Этой тринадцатилетней девочке отчаянно хочется жить. Возможно, она уже что-то замыслила. Или пока еще думает, как ей поступить, — наблюдает и думает…

Тамара ложится в постель, но не может заснуть. Долго лежит она с открытыми глазами, вглядываясь в темноту. Старики тоже не спят. Хаиму-Якову рано вставать на работу, но сердце его не может успокоиться, не дает отдыха израненной душе. Снаружи тихо. Лишь иногда слышится приглушенный лай собаки, и тут же откликается на него Султан в соседнем дворе.

Тамара задумала убежать из Гадяча, перейти линию фронта и добраться до мамы. Для этого надо переодеться украинкой. Даже если не удастся добраться до фронта, можно спрятаться в одном из колхозов и переждать войну. В ушах ее до сих пор звучит издевательский, страшный хохот соседского Вити Гаркуши. Но вот девочка погружается в сон. В доме тишина, не нарушаемая привычным тиканьем ходиков, — их тоже забрали грабители. Впрочем, в тайнике есть у Фейгина карманные часы. Старику не удается сомкнуть глаз до самого утра. Но вот шестой час; кряхтя, Хаим-Яков встает с постели и одевается. Ох, видано ли такое, чтобы шестидесятилетний еврей таскал камни и кирпичи? Он быстро бормочет утреннюю молитву. Песя собирает ему поесть, заворачивает с собой ломоть хлеба и яблоки. С рассветом, натянув на плечи короткую поношенную телогрейку, старый Фейгин выходит на улицу и поворачивает в сторону мельницы. Тамара еще спит; на лице ее застыло недетское выражение печали. Бабушка Песя долго стоит рядом и смотрит на внучку.

У развалин мельницы собралось человек двадцать; ближе к утру приходит немец и с ним полицай. Они раздают указания. Занимается влажный сумрачный день. Среди работников дюжина евреев, остальные русские. Полицейский коротко объясняет: нужно собрать мусор в отдельную кучу. Рабочий день — с семи утра до семи вечера. Оплата — две марки, евреи будут получать одну.

К несчастью Нахмана Моисеевича Розенкранца, он тоже здесь. Начинается разбор завалов. Хаим-Яков работает в паре с Розенкранцем. Тяжелые кирпичи на время заставляют их забыть о вчерашних бедах.

Наступает вечер, люди плетутся домой. Завтра в семь они обязаны вернуться на мельницу. Поспешим же и мы за Хаимом-Яковом Фейгиным — ведь это последние часы его жизни. Вот он подходит к своему дому, стучит в ставень. Тамара открывает калитку. Старик заходит в темную горницу; окна задраены, коптит масляная лампа. Песя ставит на стол немного еды. Они еще немного говорят о том, как прошел день, но глаза старого Фейгина слипаются. Он ложится и проваливается в сон.

В шестом часу он встает и отправляется на работу. Там чрезвычайное происшествие: ночью вблизи мельницы убит немецкий солдат. Его труп только что обнаружен. Беда! Со стороны центра города на скорости, сигналя и мигая фарами, подъезжает машина. Из нее выходит офицер СС и его помощники. Хорошо бы в такое время оказаться подальше, но как уйдешь, когда за тобой внимательно следят надсмотрщики — немец и полицай. Хаим-Яков и Нахман Розенкранц молча нагружают кирпичи на носилки и сваливают их во вчерашнюю кучу. Ничто не предвещает дурного конца, но можно ли предвидеть будущее? Офицер рассматривает труп солдата, затем переводит взгляд на рабочих, которые расчищают завал. Среди них евреи; это весьма кстати — ведь оберштурмбанфюрер потребует отчета о предпринятых мерах показательного возмездия. Хаим-Яков, Розенкранц и остальные продолжают собирать кирпичи, но их судьба решена.

Час спустя к мельнице подъезжает грузовик. Двенадцать евреев отделяют от прочих работников и приказывают им забраться в кузов. Туда же запрыгивают четверо вооруженных эсэсовцев. В кабине рядом с водителем — командир взвода, унтер-офицер Петер Мейгерт. Машина едет в сторону Вельбовки. В кузове елозят по полу несколько лопат.

— Куда нас везут? — на ломаном немецком спрашивает Нахман Розенкранц.

— На работу! — отвечает эсэсовец.

Его товарищ усмехается.

Недалеко от Вельбовки находится насыпь, в это утро невдалеке от нее можно увидеть Глашу. Она пришла сюда неспроста, но об этом позже. Пока же девушка слышит шум мотора, прячется и осторожно выглядывает из своего укрытия. Подъезжает грузовик, люди спрыгивают из него на землю. Глаша видит, что это евреи и вооруженные солдаты. Евреи берут лопаты и начинают копать. Немцы подгоняют: «Шнеллер! Шнеллер!»

Копается легко — почва песчаная, рыхлая, но люди обильно потеют, поминутно смахивают пот с лица. Внимание Глаши привлекает старик с каштановой бородой — ну конечно, это же отец Соломона Фейгина!

Но вот яма выкопана; евреи сгрудились рядом, держа в руках лопаты. Но что это? Зачем они начинают раздеваться — ведь сейчас совсем не жарко? Осень, холодный ветер, слякоть, а люди снимают одежду и остаются в чем мать родила! Четверо подходят к краю рва; они стоят лицом к яме. Винтовочный залп разрывает тишину утра. Глаша смотрит широко раскрытыми глазами, в них застыл ужас. Восемь оставшихся евреев что-то кричат — наверное, зовут на помощь. Но кто им поможет? Прикладами убийцы подталкивают к яме следующую четверку, среди них видит Глаша и бороду Хаима-Якова. Снова звучит залп, застреленные падают в ров. Осталось еще четверо, они разделяют судьбу своих товарищей. Палачи подбирают лопаты и забрасывают еще теплые тела землей. Эта грязная работа не слишком подходит представителям высшей расы — в следующий раз надо бы взять с собой местных помощников.

Все совершается в спешке. Забросав яму, солдаты грузят в кузов лопаты и одежду расстрелянных и влезают туда сами. Унтер-офицер садится рядом с водителем. Машина трогается с места и уезжает. Какое-то время Глаша еще слышит звук мотора, затем наступает тишина. Девушка выходит из своего укрытия и приближается к месту казни. Тела покрыты тонким слоем песка. Тишина, осенняя изморось, облачное небо. Но что это? Из ямы доносится слабый стон. В ужасе срывается с места Глаша, семнадцатилетняя девушка, дочь леса. Не помня себя, несется она прочь, подальше от страшного рва. Она мчится в холодном пространстве осени, как будто что-то ужасное гонится за ней по пятам, дышит в спину, хватает за плечи, норовит вцепиться кривыми когтями в Глашино горло.