Сахиб Джамал - Черные розы

Лавочник и лекарь рассмеялись.

— Заверните мне, Исмаил-саиб, десять пачек сигарет и бутылку лимонного сиропа, ну и, пожалуй, метров пять вон того красного ситца, что лежит направо от вас.

Лавочник выполнил заказ.

— Записать, саиб, или…

— Нет, нет, рассчитаюсь сейчас.

Лекарь достал из бумажника Красную бумажку в пятьдесят афгани и протянул торговцу.

Новая бумажка зашуршала в руке лавочника. «Вероятно, только что из сейфа хана, — подумал он. — Не заболел бы хан, и опять пришлось бы открывать кредиторскую книгу. Пусть подольше тянутся его недуги». Осторожно, чтобы не измять, он просунул деньги в ящик, где лежали крупные купюры, вернул сдачу и предложил выгодному клиенту еще чашку чаю. Но тот заторопился.

— Нет, нет, в другой раз, дома ждут. — Лекарь открыл пачку сигарет, закурил и простился.

Надир вошел к хозяину.

— Саиб, это ваши деньги. Возьмите, пожалуйста! — сказал он с дрожью обиды в голосе и протянул ему скомканную бумажку.

Лавочник сначала просиял, но потом, заметив, что юноша чем-то взволнован и позеленел до неузнаваемости, сделал вид, будто ничего не знает.

— Что это такое? — с деланным изумлением спросил он.

— Подброшенные вами деньги!

Ответ был настолько неожиданным, что торговец почувствовал себя неловко. Он замешкался, не зная, что делать: взять бумажку или отказаться от собственных денег?

Надир не стал дожидаться ни объяснения, ни чая со сдобными лепешками. Швырнув деньги на прилавок, он направился к выходу.

— Надир, сын мой?! Постой, а как же работа? Давай договоримся…

Сын Биби, не отвечая, скрылся за дверью.

Надир ночевал в мечети. Ложиться спать приходилось поздно, когда дом аллаха освобождался от правоверных. Только на четыре-пять часов и находили бездомные приют под этим кровом. Уже вечер. Ночлежники все собрались, а Надира все не было. Они выглядывали за порог, ждали, чтобы поскорей погасить купленную в складчину свечу и уснуть. Рано утром, чуть только начинался рассвет, надо было вставать и уходить — начиналось богослужение.

Наконец, еле-еле волоча ноги, в мечеть ввалился Надир.

— Мир и здоровье, друзья! — весело проговорил он, проходя на свое место.

— Где же ты был так поздно? К матери, что ли, ходил?

— Чего спрашиваешь, разве по голосу не слышишь? К своей Лейли на свидание ходил! — пошутил кто-то.

Надир искоса посмотрел на шутника. И, оставив шутку без ответа, коротко бросил:

— Ждал, пока псы-хозяева покормят меня…

— Гости, что ли, у них были?

— Как всегда. Заставили таскать воду, колоть дрова, обслуживать их.

— Вот собаки! От зари до зари кирпичи делай да еще и прислуживай им за столом!

— Да жди, пока дадут тебе чашку супа и пару лепешек, — поддакнул Надир.

— Сколько же кирпича ты сегодня сделал?

— Восемьсот!

— Вот это здорово! — похвалил Надира пошутивший над ним каменщик. — Да ты и две тысячи сделаешь. Сил у тебя хватит!

— Один черт, что тысяча, что две, — отмахнулся Надир с досадой. — Все равно денег не дают, только кормят.

— А ты потребуй и деньги, — возмутился каменщик. — Они привыкли строить хоромы даром. — И, немного помолчав, добавил: — Слон и тот не выдержит того, что мы терпим…

Дни Надира проходили в тяжелом рабском труде. Отказавшись копать ямы у лавочника Исмаила, он нанялся к землевладельцу Вали-хану делать кирпичи из самана и глины. Вали-хан собирался женить своего сына. Невеста из семьи богатого кабульского чиновника. И чтобы не ударить лицом в грязь, хан строил для молодоженов дом европейского типа. Поэтому каждый, кто искал работу за кусок хлеба, шел к Вали-хану и отдавал ему свою силу. За это он кормил рабочих три раза в день. Вот и Надир нашел свой хлеб у доброго слуги аллаха — плюгавенького человечка с чисто выбритой головой, в широких белых батистовых штанах. Таких, как Надир, у Вали-хана трудилось более двадцати человек.

Три недели Надир таскал глину на очищенную им самим площадку. Он месил глину босыми ногами и, наполнив ею форму, опрокидывал ее на землю, ставил кирпич на просушку и снова бежал за глиной. У него болели лопатки и ныли руки, но он терпеливо продолжал свое дело. Так изо дня в день, с зари до темноты.

Приближался великий праздник афганцев — День независимости. Дорогой ценой достался этот день народу. Немало было пролито крови в борьбе с английскими колонизаторами, которые не хотели покинуть родину Надира. И все-таки они ушли, вот почему афганцы, старые и молодые, бедные и богатые, проводят этот день с торжеством и весельем. Мать Надира, чтобы сыну не было стыдно в этот день перед сверстниками, приготовила ему чистую рубашку, штаны и большой платок, служивший ему и скатертью и полотенцем. В него же он завертывал хлеб и съестные припасы.

Мать и сын встретились, как обычно, на окраине Лагмана, невдалеке от дороги, ведущей в Кабул. Надир ждал ее с нетерпением с самого заката. Его терзала тоска по Амаль. «Что-то мать расскажет о ней… — думал он, глядя на дорогу, откуда должна показаться Биби. — Как у нее со здоровьем? Передала ли она хоть что-нибудь для меня, не смягчилась ли душа ее отца?»

Против обычного Биби пришла очень поздно.

— Ой, как ты долго, мама!

— Прости, сынок, не могла. В доме хана бог знает что творится! Ждут гостей из Кабула, и прислуге житья нет. Встаем чуть свет, а ложимся, когда хозяева уже десятый сон видят. — Мать протянула ему узелок. — Завтра с самого утра переоденешься.

— А эту куда? — показал Надир на рубашку, надетую на нем.

— В платок. А когда будешь ложиться спать, чистую снимешь, а эту опять наденешь. Нельзя же валяться на пыльной циновке мечети в чистой рубашке.

Надир с благодарностью поцеловал мать в щеку и чуть смущенно заторопил ее:

— Ну, как там, рассказывай скорей… Очень ей плохо?

В последние дни Амаль без конца плакала и бредила только одним: она хотела услышать голос Надира, упиться его песнями. «Почему он не приходит? Неужели трусит?» — поминутно спрашивала она.

Зная горячую натуру сына, мать решила промолчать. Как же сказать ему правду, если он только и думает о ней? Биби не знала, с чего начать рассказ, и растерянно смотрела на сына.

— Что случилось, говори? — закричал Надир, заметив ее состояние. — Неужели назначена свадьба?

Биби с печальной улыбкой покачала головой.

— Глупенький ты мой мальчик! Она не встает с постели, какая же свадьба.

— А почему же ты так смотришь на меня? Уж не умирает ли она?

Глаза матери наполнились слезами.

— Скажи, — схватив мать за руки и глядя ей в глаза, жарко заговорил Надир. — Скажи, как нам ее спасти? Надо вырвать ее оттуда. Давай увезем ее далеко-далеко в горы… Чтобы ни хан и ни один дьявол не мог нас найти! — И он стремительно поднялся с земли.