Мохан Ракеш - Хозяин пепелища

Мохан Ракеш — гуманист, в самом высоком смысле этого слова. Он знает, как трудно живется в том мире, где «человек человеку — волк», и в его рассказах почти не встретишь счастливых или даже просто беззаботно живущих людей. А если и встретишь — то это либо богатые дельцы, либо крупные чиновники, которым не очень-то сладко приходится на страницах книги Мохана Ракеша: они вызывают у читателя либо ненависть, либо отвращение, либо то и другое вместе…

Свою любовь, свое доброе внимание отдает писатель беднякам, чистым душам, незапятнанным корыстью, юности, стремящейся к высокому идеалу. С болью рассказывает он о юной англичанке, полюбившей молодого художника-индийца и уехавшей с ним на его родину. Замечательный художник, никем не признанный, умирает здесь от туберкулеза, и жена с малолетним ребенком на руках доходит до крайней нужды, но, верная его памяти, гордо несет свою трудную долю. Образ этой юной и несчастной женщины — один из наиболее привлекательных в книге.

В знойный полдень на серой, пыльной дороге под навесом автобусной станции ждет молодая Бало своего мужа, шофера автобуса, чтобы отдать ему обед — несколько свежеиспеченных лепешек. Сегодня она опоздала из-за домашней неполадки, и грозный муж, гуляка и пьяница, распутничающий в городе, куда он водит автобус, отказался взять у нее лепешки во второй рейс. И вот она ждет под раскаленным солнцем следующего рейса, когда муж, быть может, сменит гнев на милость. Наступают сумерки, вечер, ночь, а она все ждет и ждет. А что, если он бросил ее, и она станет безмужней женщиной, обреченной на нищету и голод? От смертельной усталости, от горькой тревоги Бало уснула и не заметила, как к станции подкатил автобус. Кто-то расталкивает ее — это муж; его тронуло, что она так долго ожидает его, и он говорит ей скупое ласковое слово. Она плачет — плачет от счастья, что все осталось по-прежнему, что ее женская доля не стала еще хуже, еще безысходнее.

Вы, конечно, не раз читали рассказы о мучительной женской доле, особенно в странах, где женщина от века считалась «низшим существом», обязанным всячески обслуживать и улещивать своего владыку-мужа. Но Мохан Ракеш никого и ничего не повторяет: он наново творит образ Бало и ту обстановку, в какой она живет и страдает. И тема — если можно обозначить этим холодным словом горестное содержание рассказа «Лепешки для мужа» — обретает новое звучание.

«Благодетели» — рассказ о душевной грубости, жертвой которой становится мальчик-бедняк, веселый бродяжка, влюбленный в море, в небо, в свою свободу, в красоту мира. Жирный лавочник, расположившийся со своей семьей на пляже, обвиняет его в краже ложки, и мальчик, впервые столкнувшийся с беспощадной злобой и жестокостью собственника, теряет себя, доходит до последней степени отчаяния. Мир, который казался ему таким прекрасным и добрым, вдруг обернулся к нему страшной своей стороной…

Мохану Ракешу чуждо «непротивление» злу, он ненавидит зло действенно, активно, всей силой души, и рассказы его подымают читателя, мобилизуют его на борьбу против всякой нечисти, корысти, жестокости, грубости, несправедливости, против социального неравенства и гнета, против всех заблуждений ума. Вот почему советский читатель с интересом и радостью прочтет эту книгу индийского писателя, сумевшего силой своего таланта вдохнуть новую жизнь в вечные темы литературы.

Юрий Нагибин

_____

Меня ничуть не интересует история этого города, его географическое положение, флора и фауна его окрестностей. С меня вполне довольно и того, что я в нем живу и числюсь одним из его обитателей.

Думаю, что я уже заслужил право называть себя здешним старожилом, ибо нахожусь тут уже целых два месяца и вместе с местными жителями терпеливо сношу все невзгоды, на которые обрекает это захолустье. Утром, отправляясь на работу, и вечером, возвращаясь домой, привычно глотаю пыль, висящую облаком в воздухе на Грандтранк-роуд — здешней главной улице; вместо молока пью в дешевых харчевнях дрянной чай по две анны за стакан; а чтобы попасть на службу, целую милю тащусь пешком, прежде чем сесть на автобус. Этого вполне достаточно, чтобы считать себя полноправным жителем этих мест.

Город, в котором я живу, носит звучное и странное название — Джалландхар. Говорят, что так звали одного ракшаса [2] Ракшасы — злые духи в индийской мифологии. — Здесь и далее примечания переводчика. , которому будто бы и принадлежит честь основания города. Если б не было на свете этого населенного пункта, я, вероятно, жил бы в Хошиарпуре, Лудхиане или Пхагваре. И там точно так же слуга (а слуги в этой части страны, как правило, выходцы из Гархваля [3] Гархваль — горная область на севере Индии. ) пек бы мне лепешки, твердые, как подошва, и сетовал на свою судьбу. Но на мое несчастье злой дух основал Джалландхар, а его потомки проложили здесь множество узких, кривых и запутанных переулков, где жмутся бок к боку и теснят друг друга низкие глинобитные домишки с подслеповатыми зарешеченными окошками. В летний зной над ними кружится со свистом злой, горячий и пыльный ветер, и можно подумать, что это все тот же мрачный дух прилетает навестить свой город, потому что после жгучих порывов этого ветра на пустырях и окраинах Джалландхара возникают все новые ряды убогих домишек.

Джалландхар никогда не играл сколько-нибудь заметной роли в истории Индии, но в моей душе он оставил неизгладимый след, и я легко отыщу этот город на любой карте…

Вот уже несколько дней подряд я наблюдаю, как к водоразборной колонке, что возле моего окна, приходит девочка с кувшином. Когда она в первый день удивленно взглянула на меня своими большими черными глазами, мне подумалось, что она приняла меня за своего сверстника, за желторотого мальчишку — так наивно-доверчиво смотрели эти детские глаза с иссиня-белыми, как перламутр, белками. Казалось, они спрашивают: «Ну, умеешь ты играть в прятки?»

Девочке лет тринадцать, самое большее — четырнадцать; цвет лица — слегка смуглый, как у всех жителей Пенджаба; фигурка угловатая, ей потребуется еще два-три года, чтобы обрести девически округлые формы. И, однако, во взгляде ее уже можно прочитать то восторженное удивление перед чудесами и тайнами мира, какое бывает у людей только вступающих в пору юности; на лице их в эти годы все время сохраняется немое восхищение первооткрывателя: «Неужели во всем мире только мне известно, что розы — красные?»

— Наливайте, пожалуйста, — убирая из-под крана свой кувшин, почтительно сказала она, когда я подошел к колонке.

— Ну зачем же, я могу и подождать, — отвечал я, стараясь держаться как можно солиднее.