Маркандэй - Коробочка с синдуром

Заметив у меня в руках глиняную игрушку, малыш так и уставился на нее жадными глазенками. Он попросил бы ее, если бы не мать. Она уже проснулась и сердито смотрит на сына. Ребенок ничего не может понять, и мать принимается втолковывать ему:

— Это нехорошая лошадка. Вся грязная, и ног у нее нету.

Но малыш упрямится, плачет. Он не отрывает глаз от этой удивительной лошадки — ведь она одноногая!

Так вот оно что! Я уже, кажется, догадываюсь, как случилось, что эта фигурка стала одноногой. Прошло, вероятно, не меньше года с тех пор, как старик, расставшись с фабрикой, нанялся слугой к какому-то сахибу. Целый день, пока он был на работе, мальчуган играл с соседскими ребятишками. А под вечер, возвращаясь домой, он проходил прямо в свою закопченную каморку с низким потолком и, собрав сырые щепки, принимался разжигать огонь. Как-то раз на улице послышались крики и детский плач. Выглянув из двери, старик увидел, как его сынишка отнимает игрушку у какого-то малыша. Малыш кричал и плакал, вцепившись в глиняную лошадку, и наконец, вырвавшись, со всех ног бросился домой, обеими руками прижимая к груди свое сокровище.

Отец не на шутку рассердился на своего сынишку, но тот упрямо твердил со слезами на глазах:

— Лошадку хочу.

Рассвирепев, отец крепко дернул драчуна за руку, — мальчик даже вскрикнул от боли. И надо же, чтобы как раз в это время к ним подошел сосед с трубкой в одной руке и с новенькой белой лошадкой — в другой.

— Э, малыш! Э, малышок! — сказал он, протягивая игрушку мальчику. — Бери, сынок, играй на здоровье!

Мальчик обеими руками схватил лошадку и затих.

С раннего утра отец уходил на работу, и его сынишка до самого вечера оставался без присмотра. Однажды, играя посреди улицы, он едва не попал под машину. Важный господин, сидевший за рулем, вышел из машины, записал адрес, а вечером приехал снова и долго отчитывал отца, сердито размахивая руками. После его ухода отец в свою очередь сорвал гнев на сыне, а на следующий день, уходя на работу, запер его на целый день в их сырой, полутемной каморке. Но, возвратясь с работы, он увидел сына лежащим без памяти на холодном земляном полу. С тех пор отец решил не оставлять его дома и стал каждый день брать с собой на работу.

Там малыш подружился с маленькой дочкой сахиба. Потом они поменялись игрушками.

Как-то раз, увидев в руках у дочери грязную глиняную лошадку, жена сахиба брезгливо отшвырнула ее далеко в сторону, а маленькому оборванцу отпустила увесистую затрещину. С трудом удерживая слезы, мальчик отыскал в траве свою лошадку и бережно поднял ее. Три ноги у лошадки отломились и остались валяться на земле. Прижав к груди искалеченную игрушку, мальчик горько расплакался, словно ничто уже не могло возместить ему этой утраты…

— Все-таки ты взял ее в руки, негодный мальчишка! Я же запретила тебе прикасаться к ней! Так ты слушаешь свою мать? Ишь какой упрямый! — вдруг напустилась на сына молодая женщина. Только сейчас она заметила, что мальчик вертит в руках одноногую глиняную лошадку. Сердито поглядывая на меня, мать долго внушала ему, что опасно даже касаться этого грязного куска глины. Наконец, видя, что мальчик по-прежнему прижимает к себе безобразную игрушку, она вырвала ее из детских ручонок и выбросила в окно. Глиняная фигурка упала на глинистый откос: она снова вернулась к земле, из которой была создана…

Я выглянул из окна вагона. Было ясное утро. Но не раздавался под окном пронзительный голос Шрипата, как обычно, явившегося за подойником; не доносился хриплый кашель дядюшки Раму с соседнего двора; не было слышно ни звонкого постукиванья молоточка Харакху, ни ленивого перезвона колокольчиков на шеях у быков, ни громкого голоса Джайраджи.

Скамья, на которой недавно сидел старик со своим сынишкой, оставалась пустой, будто и раньше ее никто не занимал.

Сжимая маленькие покорные ручки своей дочери и вкладывая в них красную коробочку с синдуром [23] Синдур — красная краска, которой во время свадебного обряда красят пробор на голове невесты. , мать не смогла наконец удержать слез. Они уже давно застилали ей глаза, а теперь так и хлынули по морщинистым щекам.

— Не выпускай ее из рук до самого дома жениха… И всегда храни ее… как свою честь, — всхлипнув, сказала она дочери на прощанье и по обычаю опустила ей на лицо край нового ярко-красного сари с широкой каймой, украшенной крупной вышивкой и узорными металлическими пластинками. Натянутый почти до подбородка край сари скрыл лицо девочки — последнее, что оставалось открытым у невесты. Видны были только ее маленькие ручки, крепко сжимавшие красную коробочку, словно большую яркую розу.

Потом какая-то плотная тусклая пелена застлала глаза матери, до нее доносился лишь резкий дребезжащий звук барабана… Ее широко открытые глаза, полные слез, были устремлены на дочь, с головой закутанную в свадебное сари. Носильщики уже собирались поднять паланкин с невестой, а мать, гладя ее руки, продолжала говорить срывающимся голосом:

— Выполняй все, что скажут свекровь со свекром. Садись, где скажут, вставай, когда скажут… — И, не договорив, громко разрыдалась.

— Береги эту коробочку, словно свое счастье, моя рани [24] Рани — жена раджи; здесь ласкательное обращение. , — задыхаясь от сдавленных рыданий, напутствовала она свою дочурку. А в ответ из-под покрывала донеслось беспомощное детское всхлипывание.

Унося маленькую невесту, паланкин тронулся в путь и вскоре скрылся за поворотом.

Был жаркий месяц байсакх [25] Байсакх — месяц индийского календаря, соответствует апрелю — маю. . Набирая силу и словно хмелея от горячих лучей утреннего солнца, легкими порывами налетал западный ветер. Носильщики быстро и плавно несли паланкин, и, хотя их путь проходил по сыпучему песку, они точно не чувствовали тяжести, такой легкой была эта крохотная невеста! А девочка, покачиваясь в паланкине, все еще всхлипывала. Плакала она не потому, что ей было горько расставаться с родительским кровом. Она даже не задумывалась о том, что ждет ее впереди. Она плакала просто потому, что видела, как горько рыдает мать, как украдкой утирают слезы соседки и, обнимая ее, в три ручья заливается ее подружка Нагина. Окруженная толпой провожающих, она даже не смогла рассмотреть как следует то, что на нее надели. Ей не дали полюбоваться ни своим красным свадебным сари, ни искусно переплетенными блестящими нитями, украшавшими ее волосы, ни разноцветными браслетами, которые надели ей на руки. И только когда паланкин уже давно миновал деревню, она украдкой приподняла край сари, закрывавший ей лицо, осмотрелась и, убедившись, что за нею никто не следит, откинула его на плечи. С улыбкой взглянув на красную коробочку, она еще крепче прижала ее к груди. Потом она подумала об оставшейся в деревне подруге. С легкой завистью вспомнила она, в какое красивое желтое сари была одета кукла Нагины и какое блестящее ожерелье украшало ее шею. Целый день они с увлечением играли с этой куклой. Но когда, возвратясь домой, она рассказала об этом матери, та не на шутку рассердилась: