Маркандэй - Коробочка с синдуром

Носильщики снова берутся за паланкин. Их босые ступни поднимают облако пыли, она проникает сквозь неплотно задернутые занавески, а резкие порывы горячего ветра врываются и шипят, словно разъяренные змеи. Девочка изнемогает, голова будто налита свинцом. И только слова старика по-прежнему звучат у нее в ушах: «Только и есть, что один сын… Ты будешь жить у них, как рани… как рани… как рани…»

Потом перед ее глазами всплывает красивое лицо жены тхакура — ее густо подведенные сурьмою большие глаза и выведенная ярко-красным синдуром полоса на проборе. Подумать только, ведь теперь и у нее самой глаза тоже подведены сурьмой, а на проборе тоже ярко алеет красная полоса! Люди до небес превозносят жену тхакура, а в лицо-то ее никто из них, наверно, не видел, ведь она почти не выходит из своих комнат. Даже когда ей захочется пить, она сама не выйдет, а прикажет, чтобы ей принесли воды… Воды! Все начинает плыть перед глазами… Наверно, сейчас она потеряет сознание… Потеряет сознание… Но ведь осталось терпеть совсем немного! Скоро и юна поселится в новом доме… Скоро и она, как жена тхакура, станет сидеть у себя в комнате… А если ей захочется пить… Пить!.. Пить!.. В голове у нее мутится, и она бессильно откидывается на спинку сиденья. Перед ее закрытыми глазами, как во сне, проплывают картины кукольной свадьбы, в которую она еще недавно играла вместе с Нагиной… Как это было весело! Мать Нагины купила для куклы красивые наряды и украшения… И еще… еще такую же, как у нее, только крохотную, коробочку с синдуром!.. Испуганно взмахнув ресницами, девочка широко открывает глаза, на мгновение забывая о своей нестерпимой жажде. И вздыхает с облегчением: красная коробочка, целая и невредимая, лежит на коленях. Ведь она теперь замужняя женщина, и сейчас ее несут в новый, незнакомый дом — к ее мужу! И сухие ослабевшие пальчики снова впиваются в коробочку: только бы не выронить, только бы не выронить! Ей снова вспоминается все, что говорила жена тхакура, наряжая для свадьбы куклу своей дочери, надевая на нее игрушечные ожерелья, блестящие браслеты, ножные украшения и, как настоящей невесте, завешивая ей лицо концом свадебного сари… Да, это были те же самые слова, именно те слова, которые сегодня говорила ей на прощанье мать! Но ведь то была игра: и украшения, и наряды, и строгие наказы… Внезапно в глазах становится совсем черно… Что же это такое, о Рам!.. [29] «Рам!..» — «О боже!» Голова противно кружится, но девочка из последних сил продолжает прижимать к груди заветный подарок: красная коробочка, словно капля влаги в пустыне, одна еще поддерживает в ней жизнь.

Еще мгновение, и, в страхе открыв глаза, она хочет крикнуть, позвать на помощь, остановить носильщиков, но паланкин давно уже стоит в густой тени огромного старого баньяна [30] Баньян — многовековое дерево; ветви его пускают многочисленные воздушные корни, образующие новые стволы. . Тогда, забыв обо всем, девочка обеими руками хватает лоту, подносит ко рту и жадно, большими глотками пьет прохладную воду, вкуснее которой, кажется, нет ничего на свете. Она не замечает, что заветная коробочка с синдуром скатилась с колен и упала на пол. Она пьет и пьет с какой-то злобной радостью. А в голове ее проносятся мысли: ведь ее отец тоже был единственным сыном у своих родителей, ведь ее мать тоже несли в его дом в паланкине, как рани! Она тоже свято хранила коробочку с синдуром — женское счастье, — а что с нею стало? Морщинистые, перепачканные сажей руки, выцветшие от слез глаза, окруженные густой сетью бесчисленных морщин, — вот оно, это счастье!..

Утолив наконец мучительную жажду, маленькая невеста сидит обессиленная, с закрытыми глазами, ни о чем не думая, ничего не желая.

Ее уже не заботит будущее, она готова покорно принять все, что ее ожидает.

Сердитая лавочница не спускала глаз с пестрой толпы крестьян, которые с раннего утра пришли наниматься на строительство дороги. Кто такой каждый из них, откуда родом, водятся ли у него деньги или он явился с пустыми руками, с одной лишь надеждой хоть немного заработать, — все это и многое другое нужно было заранее разузнать, чтобы потом не попасть впросак.

Привалившись спиной к каменной колонне — опоре массивных ворот, возвышавшихся у въезда во двор, Санохар дремал, и в полусне ему казалось, что он наконец отдыхает, безмятежно растянувшись на старенькой чарпаи у себя во дворе.

— Эй! Ты кто? Чего развалился у ворот? — вдруг раздалось над самым его ухом.

Грубый окрик, точно удар хлыста, ожег Санохара и мгновенно разогнал его дремоту.

— Кожа да кости… И откуда только берутся такие?

Не дослушав, Санохар вскочил на ноги. Он почувствовал, как зашумело у него в висках, как набухли и стали тяжелыми руки, словно в них внезапно переместилась вся тяжесть его измученного тела. С трудом разогнувшись, он пошевелил затекшими руками, перекинул через плечо гамачху [31] Гамачха — длинный кусок белой материи; используется как шарф и тюрбан. и, медленно перейдя улицу, уселся на широкой каменной площадке, выложенной вокруг колодца.

Удивительные вещи случаются на свете, думал он. Ведь точно такая же лавка есть и в его деревне, и ворота, точь-в-точь как здесь, смотрят на восток, и в нише над дверью установлена такая же фигурка бога Ганеша, жирно смазанная топленым коровьим маслом, с красными полосами на слоновьем лбу… Наискосок от лавки — такой же колодец, окруженный широкой каменной площадкой, а посреди деревни — такой же каменный домик, в котором живет такая же лавочница…

Из-за крытой дерном крыши деревенской лавки показался унылый бледный рог молодого месяца. Глаза Санохара неотрывно следили за ним, пока он не выполз из-за края крыши и не повис над деревней.

Мимо прошла какая-то девушка с полной корзиной зерна на голове. Проворно высыпав зерно в чашу больших весов, отчего под навесом поднялся столб пыли, она принялась отряхивать подол сари. Сидевшая возле весов лавочница достала из грязной жестяной банки, облепленной сверху донизу мухами, какие-то сладости и небрежно положила их в протянутую руку девушки. Неподалеку человек пять рабочих, усевшись в кружок, лениво потягивали свои чиламы.

— Хорош табак, только запаху маловато, — проговорил один из них, делая глубокую затяжку, и осторожно вытащил из складок своего тюрбана крохотную лепешечку кхамиры [32] Кхамира — вид специи; добавляется в табак для аромата. .

— Надо бы уйти отсюда, брат, — заметил другой. — А то лавочница опять браниться начнет…

Санохар широко открытыми глазами молча смотрел на окружающее, словно ребенок, которому мир только начинает открывать свои тайны. Все, что он видел сейчас перед собой, было и в его деревне, но почему-то раньше он никогда не обращал на это внимания. С недоумением глядя вокруг, он медленно погружался в мир воспоминаний.