Сергей Шикера - Выбор натуры

– Это тебя Тимофей научил?.. Это ведь его угрозы.

Павел поморщился и вздохнул.

– Андрей Андреевич, потерпите чуть-чуть. Считайте, что Настя вам ничего не говорила…

– А тебе не кажется, что ты слишком много на себя взял? Только не надо мне опять рассказывать, что ты делал всё для меня. Для себя ты делал. Из каких-то своих безумных жлобских расчетов. И теперь я сам буду решать, что мне делать, понял?

Павел опять поморщился. Сараев чувствовал, что устал, валится с ног. Он пошел к выходу и, проходя мимо стойки, протянул Вике Наташину бутылку.

– На, вернешь ей деньги потом.

– Андрей, я тебя прошу!.. – отказалась Вика. – Всё равно ведь всё растрынкает. Она что, клад нашла?..

Спрятав бутылку в карман, Сараев огляделся: вот и это всё он сейчас узнавал; казалось, достаточно некоторого небольшого усилия, чтобы открылось всё, что будет происходить дальше. Постояв у ступенек, он вернулся к Павлу. Тот сидел, опустив голову.

– Ведь это ты мне привет от сына передавал? – сказал Сараев. – Рассчитывал, что я подумаю на Прохора?

Павел молча поднял на него глаза.

– Но это же гнусно.

– Нет, это не гнусно, Андрей Андреевич. Я вам сразу указал на опасность, сразу сказал: избавляйтесь от Прохора. А вы? Как вас еще можно было подтолкнуть? Мне это было неприятно, но события показали, что направление было правильным. А у вас просто не хватило гордости, самоуважения. Если бы вы тогда сразу порвали с Прохором, не было бы всего, что мы имеем теперь. Вы сами во всем виноваты, Андрей Андреевич.

У Сараева зазвонил телефон.

«У них совесть не чиста, Андрей Андреевич, понимаете? У них просто не чиста совесть перед вами, – тихо, с хрипотцой произнес женский голос, в котором Сараев не сразу узнал Тамару Матвеевну; она говорила почти шепотом, словно боялась разбудить кого-то спящего рядом. – Я не смогла вам тогда толком объяснить, а вот Тимофей Макарович объяснил и велел вам передать. Чтобы вы были спокойны. Когда он закончит, ваши друзья себя увидят другими глазами и тогда сами сразу всё поймут. Как они были неправы. Извините. Спокойной ночи».

Сараев еле удержался, чтобы не шарахнуть со всей силы телефоном об каменные плиты подвала. Он поднялся и, не слушая Павла, который хотел сказать что-то еще, пошел к выходу.

XLVII

Освобождение

Посреди ночи он проснулся. За окном шумел дождь. В квартире было пусто, как никогда прежде.

Он сел, опустил ноги на пол.

Два года назад, съезжая с улицы Пастера, Сараев думал, что на новом месте ему будет легче, но уже через неделю проснулся вот так же ночью в панике: что он? где он? как мог отказаться от родных, согретых дыханием близких людей стен? на что их променял? зачем? боялся воспоминаний? но что у него было, кроме них?.. и ведь уже не вернуть!

То же самое он чувствовал сейчас. Во всей квартире стояла та же холодная тишина. Он натянул одеяло на плечи, сомкнул его концы на груди и тихо (когда-то же он должен был это сделать) позвал: «Андрюша…» Квартира не отозвалась ни единым звуком. А что если ему, кроме его страхов, не было никогда никакого дела до сына? Как и до жены. Как, в конце концов, и до самого себя. Тогда кто здесь сидит? чего хочет? Почему этот, которому ни до чего нет дела, – до сих пор есть? Кто-нибудь знает? Эй! Дайте же хоть какой-нибудь ответ, подскажите, помогите… «Дайте руку! Товарищи, дайте руку!» Так в его детстве кричал в агонии сосед по коммунальной квартире.

Неожиданной резкой судорогой перетянуло грудь, и он, содрогнувшись, расплакался, и плакал так безутешно и долго, что когда перестал, у него больно ныло лицо.

В туалете он потянул из рулона бумагу, чтобы высморкаться, и обернул ею ладонь один раз, второй, третий… «Каштан», – подумал он, глядя на замотанную кисть. Каштан – вот что ему показывал забинтованный Аркадий. С трудом сведенные мизинец и большой палец – каштан, рука об руку – растолочь, судно – спустить в унитаз. Именно такой смысл он сейчас увидел в череде неловких манипуляций Аркадия. Ни ступки, ни пестика у Сараева не было, поэтому пришлось разбивать и потом измельчать твердый, как камень каштан, молотком на пороге между гостиной и спальней. Собранные в ладонь крошки бросил в унитаз и слил воду. Заснул он после этого сразу, как только голова коснулась подушки, а через секунду его разбудил крик строителей снизу, и уже было утро. Пока на плите закипал чайник, он вытянул из шкафа пластиковый чехол с одеждой Алексея, покойного друга Демида, и достал оттуда темно-серый шерстяной в голубую полоску костюм и кашемировое пальто. Собираясь застать таможенника врасплох, он не стал ему звонить, чтобы проверить, дома ли тот. Кофе допил в пальто, которое, как и костюм, оказалось великоватым – то есть, как он и догадывался, Алексей в обычной жизни, до болезни, был несколько крупнее.

Входную дверь он нашел не запертой на замок, и когда ее толкнул, перед ним стоял Царь зверей Тимофей с занесенной рукой.

– Вот как хорошо застал! Уже одетый. Но лучше вам переодеться во что-нибудь. Испачкаетесь. Давайте быстрее, и поехали, – сказал он. На нем была опять телогрейка, но поизношенней вчерашней, и обут он был в сапоги поплоше.

– Куда? – спросил Сараев.

– На «Большевик». Поможете ваших друзей развезти по домам, адреса покажете. Я жду внизу.

Сараев стоял не двигаясь и недоверчиво смотрел на Тимофея. Тот сделал несколько шагов к лестнице и обернулся.

– Времени мало.

Он быстро пошел вниз.

– А Павел? – спросил Сараев.

– Павел далеко.

Сараев вернулся в комнату и окинул ее растерянным взглядом. Что это? Ему действительно удалось их всех вчера напугать или же его заманивают в ловушку, в тот же подвал? Постояв, он взял со стола Наташину бутылку коньяка и, отхлебнув, сунул ее в боковой карман пальто, а молоток, которым ночью дробил каштан, положил во внутренний.

У подворотни стояла черная «Волга» Тимофея.

– Напрасно вы не переоделись, – сказал тот.

Садясь на заднее, застеленное прозрачной клеенкой сидение, Сараев пытался определить, что ему подсказывает интуиция: вернётся он сюда вечером или нет? Но кроме желания, чтобы всё произошло побыстрей и, наконец, осталось позади, ничего не чувствовал. Впрочем, время (вероятно оттого, что он не выспался) и так летело быстрее некуда. Вот он только сел, а вот они уже выезжали на Балковскую. Поглядывавший на него через зеркальце Тимофей сказал:

– Вы вылитый Алексей, покойный друг Демида. Не знали такого?

– Нет, – ответил Сараев и еще больше укрепился в своих мрачных предчувствиях.

До Пересыпского моста он успел еще пару раз приложиться к бутылке.

– Ничего, что я пью? – спросил он с вызовом, поймав взгляд Тимофея.

– Пейте, – пожал плечами тот. – Если пить хочется, что ж не пить.