Сергей Шикера - Выбор натуры

Пока же никакого представления о том, как теперь пойдет его жизнь, у Сараева не было. Впереди смутно маячили весна и поездка в Беспечную. Но до этого надо было еще дожить. Ближайшим будущим была долгая, темная, бессмысленная зима.

– Вы будете смеяться, но я опять к вам.

Из темноты выступил Борис и сел напротив.

– Вам не надо говорить, что я этому не рад? – сказал Сараев.

– Очень жаль, между прочим. Я вас считаю единственным достойным человеком из всех, с кем я знаком в этом городе.

– Я тронут, – сказал Сараев и подумал: «Да что ж он всё крутится возле меня?..»

– Вы будете опять смеяться, но я пришел опять попросить у вас немного денег. Мой работодатель Прохор вдруг от всего отказался. Вы не знаете, что там у него случилось? И разговаривать не хочет.

– Я видел вас недавно возле игровых автоматов, так что, извините, но денег я вам больше не дам.

– Вином хоть угостите?

– Вином угощу.

Они выпили по стакану крепленого, потом еще по одному, и хозяйка объявила, что через пятнадцать минут закрывается. Сараев и Борис поднялись первыми и вышли из подвала. Приглашать к себе Бориса Сараев не собирался и остановился у выхода.

Вверху сплошной чередой неслись на юг темные тучи, а в переулке было безветренно и тихо, только где-то над крышами постукивали друг о дружку голые ветки. В разрывы туч иногда вываливалась полная луна, и тогда на свежем бумажном листке на акации можно было прочитать написанное от руки объявление: «Сильный приворот. Дорого».

– А почему вы до сих пор не уехали? – спросил Сараев. – Так в конце концов и попадетесь в лапы ваших заклятых друзей.

– Типун вам на язык. Да вот, видите, как-то не складывается пока с отъездом. Сам не понимаю. Всё один к одному. У меня обычно к этому времени место для зимовья давно готово, а тут как будто что-то держит… Устал как собака. А ведь мне тоже хочется и теплого угла, и уверенности в завтрашнем дне. Как говорил один знакомый таджик: «Главное, чтобы всегда был кусок хлеба над головой». Надо срочно шерше ля фам. Кажется, зима будет не из легких.

Сараев вдруг зло сказал:

– А знаете, что мне кажется?.. Мне иногда кажется, что вам – Демиду, Резцову, Прохору – всем вам надо обязательно выговорить какое-то количество слов. А нужных под рукой часто нет, вот вы и мелете подряд всякую чушь. Неужели так трудно хотя бы иногда помолчать?..

– Прохора знаю, – сказал Борис, – а кто остальные?

– Неважно.

Борис некоторое время смотрел на Сараева и сделал то же самое, что и в прошлый раз: развернувшись к Сараеву боком, отшатнулся и метнул от бедра вверх ладони с растопыренными пальцами.

– Фффуххх! – произнес он.

– Так-то лучше, – сказал Сараев.

– У вас очень низкий уровень вибраций.

– Что вы хотите?

– Я же сказал: немного денег. Допоможыть, дядьку. Самый последний раз.

– Ладно. Я вам дам денег. В самый последний раз. Но только при одном условии: вы сейчас сами откроете дверь. Так, как вы ее открыли тогда.

– Я же вам говорил: дверь была открыта.

– В таком случае – до свидания.

Сараев протянул руку.

– У вас там, кстати, детский замок, ногтем можно открыть. Советую поменять, – сказал Борис. – Ну, хорошо-хорошо! считайте, что я тогда открыл.

– Зачем мне считать? Я хочу увидеть своими глазами. Чтобы вы потом не сказали, что из-за денег вынуждены были себя оговорить.

– Хорошо. Я открыл.

– Вот и сейчас откройте. Откроете – получите деньги.

– Куражитесь?

– Куражусь.

– Святое дело. Но – темно же. Давайте в другой раз.

– Вот вам фонарик, – Сараев протянул Борису зажигалку с фонариком.

– Ладно, черт с вами.

Они молча дошли до подворотни и поднялись на веранду. Сараев встал у окна, опершись поясницей о подоконник и сложив на груди руки, а Борис прошел к двери. «Вот будет номер, если я её не запер», – мелькнула у Сараева мысль. На стенах и на полу вдруг с предельной четкостью проступили и так же стремительно сошли на нет тени оконных переплетов. Борис распахнул створку первых из двойных дверей, ключ от которых Сараев давно потерял, и завозился со вторыми. Спустя некоторое время в тишине веранды щелкнул замок, – Сараев оттолкнулся от подоконника, – коротко скрипнула внутренняя дверь, и Борис с порога начал крушить кухню.

Когда бы Сараев потом не вспоминал этот вечер, ему всегда казалось, что в момент между щелчком замка и началом погрома, в менее чем секундном промежутке, заполненном тихим скрипом второй двери, в его мозгу пронеслось одно из предсказаний той запойной ночи, проведенной им на пятне: скоро появится человек, который позже спасет ему жизнь. Даже вроде бы вкратце было описано, как и при каких обстоятельствах всё будет происходить, – почему он это предсказание и вспомнил. Однако последовавший за скрипом двери грохот на кухне оказался столь пугающе-неожиданным, а воспоминание было таким эфемерным, что не только обдумать, но и задержать на нем внимание Сараев не успел. Впрочем, утверждать, что всё так и было, Сараев не стал бы: тут присутствовала та же маетная неопределенность, что и с повторными снами, та же невозможность определить, действительно ли всё это промелькнуло в его памяти после замочного щелчка, или же явилось на следующий день, уже оснащенное этим ощущением.

…Шумно двигались предметы, что-то падало, гремело, звенела посуда – Сараев даже не предполагал, что в его скромной кухне столько всего. Потом заходили ходуном, затрещали створки дверей, и на несколько мгновений в проеме показалось освещенное выскочившей луной перекошенное от усилия лицо Бориса – выбрасывая наружу вывернутые ладони, отчаянно пытаясь ими хоть за что-нибудь ухватиться, он рвался на веранду и почти вырвался, как его втянуло обратно; поймав в последний момент ручку внешней двери, он сам же захлопнул её за собой. Однако уже через секунду, наполненную возобновившемся грохотом, дверь со стуком распахнулась, и Борис появился вновь, на этот раз вперед спиной. Споткнувшись о порог, он вывалился на веранду, и тогда-то стало видно, что он не один. Некто, вывалившийся вместе с ним, подмял его под себя и принялся с отчаянной силой бить по голове, по лицу. Это были такие тяжелые, размеренные, сверху вниз удары. Невольно попятившись, Сараев сунул руку в карман за зажигалкой с фонариком, которую он отдал Борису. В это мгновение душераздирающе заскрипела-завизжала набухшая от сырости последних дней соседская дверь, и одновременно на веранде вспыхнул свет. Снизу на Сараева, щурясь и скалясь, уставился Прохор с кулаком, занесенным над разбитым лицом Бориса. Из-за приоткрытой двери, наполовину протиснувшись, выглядывал Наташин зять с сигаретой в выставленной вперед руке. Прохор перевел бешеный взгляд с Сараева на Бориса, потом на соседа и, отбросив в сторону что-то тяжелое, вскочил на ноги и ринулся вниз по лестнице. Сараев бросился к Борису, попытался приподнять его обмякшее, неживое тело – тот никак не реагировал, только из ноздрей выдувались розовые пузыри. Придерживая его голову, Сараев стал набирать на выскальзывающем из мокрых пальцев телефоне скорую помощь. Рядом валялся брошенный Прохором предмет, в котором Сараев, приглядевшись, узнал перепачканный кровью бюст Дзержинского.