Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

– Честь имею, – сказал он мне, – представить вам госпожу маркизу де Т***.

Я почтительно поклонился даме с бледным, морщинистым лицом, производившим безрадостное впечатление, которое нимало не скрашивали уложенные кругом головы плоские локоны. Дама была слегка нарумянена и напоминала провинциальную актрису.

– Не знаю, сударь, – сказал мне старик, – чем вам не нравится такой брак, как наш?

– Он противен римским законам!.. – отвечал я со смехом [524]. Маркиза бросила на меня взгляд, полный тревоги и неодобрения, который, казалось, говорил: «Пристало ли мне в мои годы быть простой наложницей?..»

Мы уселись на скамью под сенью деревьев в углу высокой террасы, выходящей на площадь Людовика XVI со стороны Королевской кладовой [525]. Осень уже давала себя знать и рассыпала перед нами желтые листья из своего венца, но солнце еще пригревало.

– Итак, ваш труд закончен? – спросил маркиз тем елейным голосом, каким говорят люди, принадлежащие к старинной аристократии. Комментарием к этим словам послужила сардоническая усмешка.

– Почти, сударь, – отвечал я. – Я дошел в своем повествовании до того философического положения, в котором, кажется, пребываете теперь вы, но, признаюсь…

– Нуждаетесь в идеях?.. – докончил он за меня фразу, которую я затруднялся выговорить. – Ну что ж, вы смело можете утверждать, что на закате своих дней человек (я разумею, человек мыслящий) приходит к тому, что отказывает любви в праве на те безумства, какими ее одаряли наши иллюзии!..

– Как! Неужели вы станете отрицать существование любви на другой день после свадьбы?

– Вы правы, – согласился он, – на другой день после свадьбы для любви есть некоторые основания, но, – шепнул он мне на ухо, – нынче мой брак не что иное, как сделка. Я купил уход, заботу, услуги, в которых нуждаюсь, и уверен, что со мной будут обходиться так предупредительно, как того требует мой возраст; все свое состояние я отказал племяннику, так что моя жена будет наслаждаться богатством, лишь покуда я жив; вы понимаете, что поэтому…

Я бросил на старца взгляд столь пронзительный, что он пожал мне руку и произнес: «Внешность обманчива, но у вас, кажется, доброе сердце… Одним словом, знайте, что я припас для нее в завещании приятный сюрприз…» – закончил он весело.

– Пошевеливайтесь, Жозеф!.. – воскликнула маркиза и пошла навстречу слуге, несшему в руках шелковый редингот, подбитый ватой. – Господин маркиз может простудиться.

Старый маркиз надел и запахнул редингот, а затем, взяв меня под руку, увлек в тот угол террасы, который ярко освещало солнце.

– В вашем сочинении, – сказал он, – вы наверняка описали любовь с точки зрения юноши. Но если вы желаете исполнить те обязательства, какие накладывает на вас слово «эк…», «элек…»

– Эклектический… – подсказал я с улыбкой, ибо старец никак не мог свыкнуться с этим философическим термином.

– Я прекрасно знаю это слово!.. – возразил маркиз. – Итак, если вы в самом деле желаете быть электичным , вам следует высказать несколько зрелых суждений о любви, которые я вам сейчас сообщу, причем не стану оспаривать у вас честь их авторства – если здесь вообще уместно говорить о чести; я хочу что-нибудь оставить вам в наследство, но на большее не рассчитывайте.

– Идеи, если они хороши, стоят дороже любых денег! Поэтому я с величайшей признательностью выслушаю вас.

– Любви не существует, – продолжал старец, глядя мне в глаза. – Любовь – это даже не чувство, это злосчастная необходимость, нечто среднее между потребностями тела и потребностями души. Впрочем, попробуем исследовать этот общественный недуг, взглянув на него так, как смотрите вы, юноша. Я полагаю, что вы можете видеть в любви либо потребность, либо чувство.

Я кивнул.

– Любовь-потребность, – продолжал маркиз, – дает о себе знать последней из всех прочих потребностей, а замолкает первой. Мы влюбляемся в двадцать лет (годом раньше или годом позже – не важно) и прощаемся с любовью в пятьдесят. Часто ли за эти два десятка лет [526]мы испытали бы прилив любви, если бы чувственность нашу не разжигали нравы наших городов, если бы мы не видели подле себя вместо одной целую толпу женщин? Что обязаны мы предпринять для продолжения рода? Быть может, произвести на свет столько детей, сколько у нас сосцов: пусть даже один умрет, другой останется жить. Если бы, однако, каждая супружеская пара исправно пополняла население Земли этими двумя отпрысками, что сталось бы с нациями? Даже тридцать миллионов жителей для Франции – непозволительная роскошь, ибо земля здесь едва может прокормить десять миллионов живых существ. Вспомните, что в Китае, если верить рассказам путешественников, родители принуждены топить детей в реках. А между тем двое детей – единственная цель брака. Излишества в любви не только свидетельствуют о распущенности нравов, но, как я вам сейчас докажу, наносят человеку огромный урон. Сравните же с этой хилой и недолговечной потребностью все прочие настояния нашей природы, терзающие нас денно и нощно! Природа постоянно печется о наших подлинных нуждах, любовные же излишества, которых порой требует наше воображение, она решительно отвергает. Следственно, любовь – последняя из наших потребностей, и притом единственная, пренебрежение которой не наносит никакого ущерба нашему физическому здоровью! Любовь – роскошь, вроде кружев и брильянтов. Теперь рассмотрим ее как чувство, разделив на два вида: наслаждение и страсть. Исследуем вначале наслаждение. Человеческие ощущения зиждутся на двух принципах: притяжения и отталкивания. Притяжение рождается, когда инстинкт самосохранения подсказывает нам, что вещь или человек не грозят нам ничем дурным, отталкивание – когда тот же инстинкт предупреждает нас об опасности. Всякое сильное ощущение убеждает нас, что мы живы: к этому и сводится наслаждение. Его составляющие – желание, преодоление трудностей и радость обладания; чем именно – не важно. Наслаждение едино, а страсти наши суть не что иное, как более или менее пылкие его разновидности, поэтому привычка к одному определенному виду наслаждений чаще всего исключает приверженность ко всем остальным. Любовь же из всех наших наслаждений – наименее острое и наименее долговечное. Да и что понимать под любовным наслаждением?.. Быть может, обладание красивым телом?.. Имея деньги, вы можете на целый вечер получать в свое распоряжение восхитительных одалисок, но не пройдет и месяца, как вы, скорее всего, пресытитесь их обществом. Значит, тут дело в чем-то ином? Быть может, вы влюбляетесь в женщину за то, что она хорошо одета, элегантна, богата, имеет карету, пользуется влиянием?.. Нет, любовь тут ни при чем: вместо нее в вас говорят тщеславие, скупость или эгоизм. А может, вы любите вашу избранницу за остроумие?.. В таком случае вами движет чувство литературное.