Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Сегодня Грабингер опять перекурил, и вчера вечером, когда работал в архиве, тоже. Он хрипел. Волей-неволей пришлось замолчать. Зато Максимилиан Цвибейн, который сидел через несколько столиков, — у него был неплохой голос — запел таким громовым басом, что, как показалось Грабингеру, чуть не смёл всех окружающих.

— Два — три — четыре!..

Размахивая руками и извиваясь всем телом, господин советник Альфред Зойферт дал знак повторить припев. Стоя на самом краю эстрады, дирижер с радостью услышал многоголосое пение, которое вырвалось из сотни глоток вместе с легким ароматом сосисок и кислой капусты.

Наконец последняя строфа песни была спета. Утомленный дирижер опустил руки и отошел в сторону. В ту же минуту глава магистрата, улыбаясь, поднялся по ступенькам на эстраду и пожал руку скромному любителю музыки.

— Мы выражаем благодарность нашему глубокоуважаемому поэту и композитору господину Альфреду Зойферту за приятные минуты, которые он доставил нам своей песней. Пусть же музы и впредь дарят его поцелуем, дабы нам еще много раз было так же хорошо и весело, как сегодня.

Начальство повернулось к сотрудникам магистрата, которые сидели в зале.

— Вольно!

Ну, разумеется, он не отдал такой команды, он просто дружески сказал: «Антракт!» Но в шуме болтовни, в шарканье ног, в грохоте отодвигаемых стульев его не расслышали.

— Спокойно, прошу вас! — крикнул снова глава магистрата, стоя на эстраде, и извлек букет, который он прятал за спиной. — В наших рядах находится сегодня сам именинник — наш поэт! Давайте же еще раз споем в его честь припев его песни: два — три — четыре!..

Именно в эту минуту библиотекарь Грабингер поднялся с места. Его тошнило. Он страдал желудком и за весь день проглотил только два ломтика белого хлеба. Этого недостаточно, особенно если принять во внимание утомительный пикник.

На другой день сотрудники и сотрудницы магистрата, утомленные бессонной ночью, мелодически зевали за работой. На их лицах лежал отпечаток пережитых удовольствий и неизбежных печальных последствий.

Только Юлиус Шартенпфуль наперекор всему не чувствовал ни малейшей усталости. С еще большим энтузиазмом, чем обычно, он принялся за работу. Он дал несколько поручений молодому коллеге, который стажировал в его отделе, и отправил его странствовать по лабиринту магистрата, предпочитая оставаться в одиночестве и без всякой помехи заниматься своими делами. Ему необходимо было составить отчет для главы магистрата. Скрипучим голосом он вызвал к себе Нелли, намереваясь ей диктовать. Но какой нормальный человек может собраться с мыслями, когда поминутно открывают и закрывают двери, когда беспрерывно вносят и уносят бумаги, когда за порогом раздается шарканье ног бесконечных посетителей, когда ни на секунду не прекращается суета? Поэтому он попросту запер дверь на ключ.

— Скорей, начинаем работать, — сказал он Нелли и схватил ее за плечо. Дверь дернули, раздался неистовый стук и голос Георга Шварца крикнул: «Что тут случилось?» Шартенпфуль поспешно отскочил от секретарши, отворил и стал в дверях, загораживая комнату.

— Приходится закрываться, Жорж. Просто невозможно работать. У тебя что-нибудь срочное? Зайди, пожалуйста, попозже, примерно через часок.

— Не беспокойся, Юлиус. Ничего срочного. Просто так, мимоходом. Мне хотелось поговорить с тобой о Германе. Успеется потом.

Обрадовавшись, что ему удалось так быстро отделаться от начальника отдела кадров, финансовый контролер усмехнулся и легким шагом направился к столу, у которого ждала Нелли.

На Нелли было сегодня очень элегантное платье с застежкой спереди. Нижняя пуговица была, как обычно, расстегнута, чтобы не мешать в шаге.

— Что разрешается одной, можно делать и другой, — продекламировал советник и отстегнул вторую пуговицу. — Бог троицу любит, — добавил он и принялся за третью.

Нелли легонько ударила его по пальцам.

— Ну, ну, поросеночек, — шутливо погрозил он и обхватил ее талию. Нелли взвизгнула и засмеялась. Пока она хохотала, Шартенпфуль быстро отстегнул четвертую пуговицу.

— «Чтоб присягу нам принести, на руке три пальца есть. Если б не другие два, мы присяги не забыли б никогда», — продекламировал он, но умолчал, что поэтическое произведение принадлежит музе Зойферта. Она и мигнуть не успела, как он расстегнул пятую пуговицу, и из платья появилось нечто нежно-розовое. Шартенпфуль обнял одной рукой Нелли, а другой быстро и ловко сорвал с нее платье. Нетерпеливо отшвырнув в сторону корзинку для бумаг, он поднял секретаршу на стол.

Косой луч солнца падал на цифры, темневшие на белых наклейках папок, на желтые скоросшиватели, на черную телефонную трубку.

Раздался треск, замок отскочил. Дверь распахнулась. Неужели ее забыли запереть? Нелли видела совершенно ясно, что дверь открыта, открыта настежь. Кто там стоит на пороге? Нелли не могла разглядеть того, вернее тех, кто, придя в неописуемое изумление при виде такого усердия к работе со стороны начальника своего отдела, поспешно скрылись в темноте коридора.

Финансовый контролер решительно не поверил в Неллин бред. Он приподнялся и посмотрел на закрытую дверь. Затем оделся, как все люди, когда они встают поутру, неторопливо направился к двери и храбро нажал ручку. Дверь поддалась и, хихикнув, стукнула его по лбу.

В коридоре царила какая-то подозрительная суета. Хлопали двери, раздавались шаги, слышались голоса, вперемежку со взрывами смеха.

— Черт подери! Кто отпер двери? — накинулся Шартенпфуль на ручку, замок и фанеру и бросил подозрительный взгляд на своего поросеночка.

— Не я! — простонала бело-розовая девочка. — Должно быть, когда постучал начальник отдела кадров, ты забыл…

— И нужно же было явиться этому проклятому Жоржу! — крикнул Шартенпфуль. — В первый раз я, разумеется, запер как следует…

Он пригладил вихор, торчавший на темени, и уселся за письменный стол. Глубокая складка залегла у него меж глазами. Из ушей забил дым. Очки начали метать искры.

— Удивительно, что он все еще держится, — заметила высокопоставленная особа, сидя в кругу своих друзей и потчуя их пивом.

— Ты говоришь — держится, дорогой дядя? — заметил Юлиус Шартенпфуль. — Он при последнем издыхании. На службе он уже совсем не тот, что прежде. Еще один толчок, самый маленький, и… — И, проведя рукой по горлу, он высунул язык.

Шартенпфуль мог себе позволить подобную вольность. Всего несколько дней назад, принимая во внимание его большие заслуги перед магистратом в деле надзора за расходуемыми средствами, его назначили старшим контролером по финансовым делам. Способности Шартенпфуля были столь очевидны и замечательны, что начальство не сочло нужным направить его на учебу для повышения квалификации или подвергнуть специальному испытанию. Да и чему еще мог научиться этот законченный специалист, который умел не только давать дельные советы, но и проводить их в жизнь? Сверх того он пользовался доверием его превосходительства благодаря доверительным сведениям, которые доставлял ему изо дня в день. Действительно, повышение по должности и связанное с ним несомненное повышение ежемесячных доходов позволили Шартенпфулю стать чрезвычайно уважаемой и всеми ценимой личностью.