Алексей Голуб - Перстень Матильды

— «В панику»! «В панику»! — передразнил многоопытный Околович. — Да если это инспирация, то тем хуже! Значит, КГБ давно раскрыло московскую «молекулу» и все ваши фигли-мигли! Понимаете? Все!

— «Молекулярная теория» исключает всякий провал! — полез в драку Поремский. — Это возможно только в том случае, если наша организация инфильтрована агентами КГБ!

— Я вам дам инфильтрована! — подпрыгнул Романов. — Вы еще, чего доброго, ляпнете это нашим американским друзьям!

В тот же день всех солидаристов перевели на казарменное положение. Их отпустили по домам всего на один час — за тюфяками и подушками. В соответствии с разработанным планом охраны лагеря специальная группа особого назначения, вооружившись топорами и пилами, прошла вдоль всего забора и тщательно заколотила в нем все дыры. Сторожевых псов спустили с привязи. Эта мера должна была избавить отдельных I малодушных членов организации от искушения приобщиться к царившей за забором мирской суете.

Картину всеобщей боевой готовности венчал вахтер на проходной в стальной немецкой каске, которую ему выдали взамен ковбойской шляпы.

Однако суматоха, вызванная переводом лагеря на осадное положение, отвлекла солидаристов от мрачных мыслей всего на один день. Затем опять настроение испортилось. Прекратились тренировки на «погранполосе», и даже под угрозой карцера никто не хотел прыгать в пожарный бассейн с холодной водой.

Когда все административные меры были исчерпаны, пришлось пустить в ход такое испытанное средство, как «идеологическая закалка». Под этим термином в «Шубе» подразумевались коллективные вылазки в ресторан и рейды по ночным увеселительным заведениям.

Возглавлял эти походы Поремский. Несмотря на преклонный возраст, в груди «главного идеолога» жарко горел огонь пылкого тореодора, сохранившего вкус к соленому анекдоту и горячим чувствам.

Как правило, такие вылазки приурочивались к пасхе, масленице, благовещению и другим религиозным праздникам. Как раз приближалось рождество.

Для предстоящего бала арендовали отдельный зал в ресторане «Мазурка». У проходной вывесили объявление:

СЕГОДНЯ! ГРАНДИОЗНЫЙ! ВЕЧЕР!

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ

ЕЛКА

— танцы до утра

в ресторане МАЗУРКА

Франкфурт-на-Майне

(малый зал)

БУФЕТ — РОЗЫГРЫШИ — ИГРЫ

ВСЕХ МИЛОСТИ ПРОСИМ!

ВЕЧЕР

дружбы

— любви

взаимопонимания

народов России

захватывающий

концерт

при входе пожертвования принимаются с благодарностью Справки у господина В. Д. Поремского

В целях конспирации хозяину «Мазурки» сказали, что его гостями будут туристы из Турции, тяготеющие к христианству. Владелец заведения, желая подчеркнуть свое гостеприимство, вывесил у входа флаг с полумесяцем и вышел навстречу гостям в красной турецкой феске с кисточкой.

На рождественский антураж в виде нарядной елки, украшенной зайчиками, снежинками и стеклянными шариками, никто не обратил внимания. Все сразу полезли за стол и схватились за бутылки. Пропустив по паре стаканчиков, сумрачные солидаристы повеселели и принялись выкаблучивать кто во что горазд. Кто-то прошелся вокруг стола вприсядку. Кто-то бодро затянул «соловей, соловей, пташечка!..».

Поремский постучал вилкой по бокалу.

— Господа! — дожевывая кусок бифштекса, провозгласил он. — Сегодня за этим рождественским столом собрались наши лучшие силы! А наша сила — вера в идею, в ее силу и в свою силу…

— А я не боюсь! — неожиданно выкрикнул солидарист Чикарлеев, рванув на себе казенную рубашку. — Не боюсь ЧК, и все! Я в Белоруссии партизан не вешал! Я в Индокитае был! А вот ты!..

Чикарлеев обвел присутствующих взглядом, выбирая, на кого указать пальцем.

— Вот ты, гнида, — ткнул он в Куркуля. — Ты вешал! И стрелял! И ты, Околович, вешал! И ты, Поремский, тоже сиди со своей идеей!

Личный телохранитель «главного идеолога» Дзамболат, чтобы разрядить обстановку, включил на полную громкость радиолу и объявил конкурс на лучшее исполнение танго и твиста. Но даже мощная радиола не могла заглушить чей-то голос:

— Это у них айн, цвай, драй — и в каталажку! Одного даже в Австралии заграбастали!.. Вот выйдешь за дверь — а они тут как тут!

Пьяный Чикарлеев поднялся со стула, чтобы облобызать своего дублера по переходу границы Скорину.

Скорины за столом не было.

— Санька! — заорал Чикарлеев. — Санька, где ты?

— Что! Нету твоего Саньки? — сказал специалист по Австралии. — Нету? А я что говорил? Айн, цвай, драй и битте-дритте, майн либер!

Обследование всего ресторана, в том числе клозета и гардероба, ничего не дало.

Солидарист Скорина исчез бесследно.

Швейцар ресторана, краснощекий баварец, после настойчивых расспросов сказал, что он видел, как два каких-то господина вели под руки к автомобилю третьего. Но был ли этот третий турецкий гость Скорина, он утверждать не мог.

Глава солидаристов «Шуба-1» не любил задерживаться в Зоссенхайме. Казенные бараки и бродившие по лагерю угрюмые солидаристы вызывали в нем чувство брезгливости. Сын царского полковника, польский шляхтич Жура Островский, впоследствии принявший фамилию Романов, тяготел к роскоши. Все деловые встречи он проводил в уютном ресторане фешенебельного отеля «Рекс». Но чаще всего «Шуба-1» спешил в «мерседесе» через весь город в свою собственную квартиру на Элькенбахштрассе.

«Шуба-1-» облачался в шелковый домашний халат, несколько напоминавший дамский пеньюар, и, пододвинув атласный пуфик, располагался перед зеркалом.

Здесь Жура преображался. Он вешал в гардероб свой модный костюм из английской шерсти и проходил прямо в спальню. Комната была выдержана в розовых тонах и своим убранством напоминала не столько жилище старого холостяка, сколько будуар модницы XVII века. Порывшись в шифоньере, «Шуба-1» облачался в шелковый домашний халат, несколько напоминавший дамский пеньюар, и, пододвинув атласный пуфик, располагался перед зеркалом.

«Шуба-1» внимательно осматривал на своем лице каждый прыщик, растирал кремом морщинки под глазами и с помощью пинцета приводил в порядок брови. Иногда, в особых случаях, Жура слегка подкрашивал губы, отдавая предпочтение перламутровой помаде фирмы «Коти».

Если во время этого занятия раздавался телефонный звонок, «Шуба-1» поднимал трубку и томно, по-женски произносил: