Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Тетушка Сисси вошла как раз во время этого монолога. Сначала даже она онемела. Но потом ей тоже стало казаться, что все было именно так, как только что сказала Бабуля.

— Я запретила ей выходить из комнаты, пока она не извинится перед Мамулей.

— Я сомневаюсь, что она извинится, — по-королевски спокойно сказала Иветт.

— А я и не хочу никаких извинений, — сказала старая леди. — У нее просто шалят нервы. Я не знаю, до чего они дойдут, если у них такие нервы уже в этом возрасте. Ей надо принимать виброфаст. Я уверена, Сисси, что Артур хочет чаю.

Иветт отложила шитье, и, взяв платье на руку, собралась идти наверх. Ей хотелось утешить Люсиль и заодно спросить, хорошо ли теперь ложатся рукава. Поднимаясь по лестнице, она опять стала напевать тот же глупый мотивчик, громко и сбивчиво. Ее бил внутренний озноб.

На первой площадке она приостановилась, как делала почти всегда, и уставилась в окно, выходящее на дорогу и мост. Как героиня ее любимой поэмы она всегда ждала, что кто-то проедет мимо вдоль реки, мило напевая «тира-лира» или что-нибудь столь же умное и значительное.

Приближалось время чая. Вдоль короткой дорожки, ведущей от боковой стены дома вылезли подснежники, на мокрой траве по склонам, сбегающим вниз к ручью, садовник сажал что-то в круглые сырые клумбы.

За воротами начиналась белесая от грязи дорога, почти сразу выходившая на каменный мост и затем круто поднимающаяся в зарослях кустов до каменной дымящей северной деревни. За деревней дорога спускалась вниз в долину, в которой Иветт хорошо были видны мрачные силуэты мельниц с их высокими стройными башнями.

Приход расположился на одной стороне реки Пэпл, в довольно глубокой низине, деревня же вытянулась вне и над нею, дальше вниз, на другой стороне быстрого потока. За приходом круто поднимался холм со скудной рощицей лиственниц, среди которых дорога терялась. И тут же сразу на другой стороне реки, прямо перед домом, также круто поднимался покрытый кустами берег. Дальше видны были обширные луга, однообразно тянущиеся кое-где до подножия серых скал, покрытых огромными деревьями.

Со стороны дома Иветт видна была только дорога, извивающаяся вдоль стены с лавровой изгородью, вниз к мосту, затем опять вверх прямо к первым домам в деревне Пэплвик, скучным, тяжелым, мрачным, и затем вдоль каменных стен, уходящих в бескрайние поля.

Она всегда ожидала, что Некто спустится по дороге из Пэплвик и всегда медлила у окна на лестничной клетке. Часто проезжала телега или машина, или грузовик, груженный камнями, или проходили работники, или один из слуг. Но никого, кто пел бы «тира-лира», спускаясь вдоль реки. Дни «тира-лира», казалось, прошли.

В этот день, однако, за углом по бело-серой дороге среди травы и низких каменных заборов, резво катилась вниз по холму легкая повозка, запряженная чалой лошадью и управляемая человеком в шляпе, сидящим на облучке.

Мужчина правил умело и повозка лишь слегка покачивалась, почти плыла в такт мерному шагу лошади по склону холма в безмолвном унынии дня. Позади повозки торчала, кивая стеблями, длинная метла из камыша и ярких индюшачьих перьев.

Иветт стояла вплотную к окну, отведя занавеску в сторону и обхватив руками обнаженные плечи.

У подножия горы лошадь проворно пустилась рысью к мосту. Повозка прогромыхала по каменным плитам, метла приседала и колыхалась, кучер сидел, как в полудреме, покачиваясь. Все выглядело как во сне. Но как только он переехал мост и миновал стены прихода, он поднял глаза на мрачный каменный дом, который, казалось, остался позади ворот за холмом. Иветт быстро опустила руку вниз. И когда он мимолетно из-под полей шляпы увидел ее, его смуглое, хищное лицо насторожилось. Он внезапно остановился у белых ворот, пристально всматриваясь в окно на лестничной площадке; в то же время Иветт, сжимая похолодевшие руки, продолжала рассеянно смотреть на него вниз из окна.

Он легонько, словно в знак приветствия, кивнул головой и направил лошадь в сторону на траву. Затем медленно и осторожно отвернув брезент на повозке, вытащил различные предметы, выбрал две или три длинные метелки из камыша и ярких перьев, снова накрыл повозку и повернулся по направлению к дому, глядя вверх на Иветт и открывая белые ворота.

Она кивнула ему и полетела в ванную, чтобы надеть платье, надеясь, что если он и видел, как она кивнула, все-таки не будет полностью уверен в том, что она кивнула именно ему.

Она слышала глухое рычание старого дурака Ровера, прерываемое лаем молодого идиота Трикси.

Она и служанка подошли к дверям гостиной одновременно.

— Этот человек продает веники? — спросила Иветт у служанки. — Отлично, — и она открыла дверь. — Тетушка Сисси, там человек продает веники. Можно посмотреть?

— Что за человек? — спросила тетушка Сисси, сидевшая за чаем с пастором и Мамулей: девушки не были на этот раз приглашены.

— Мужчина с повозкой, — сказала Иветт.

— Цыган, — сказала служанка.

Конечно, тетушка Сисси сразу же поднялась. Она должна была взглянуть на него.

Цыган стоял около черного входа, под крутым темным холмом, на котором росли лиственницы. Длинные метелки развевались в одной руке, с другой свисали различные поделки из меди и латуни: кастрюля, подсвечник, чеканные медные тарелки.

Цыган был аккуратен и изящен, почти щеголеват в темно-зеленой шляпе и двубортном зеленом клетчатом пальто. Вид он имел смиренный, очень спокойный, и в то же время гордый, с оттенком снисходительности и отчужденности.

— Что-нибудь сегодня, леди? — спросил он, взглянув на тетушку Сисси темным, цепким, изучающим взглядом, придавая при этом своему голосу необыкновенную мягкость.

Тетушка Сисси видела, как он красив, видела чувственный изгиб его губ под полоской черных усов и забеспокоилась. Малейший намек на грубость или агрессивность с его стороны заставил бы ее незамедлительно закрыть дверь перед его носом. Но ему исподволь удалось так тонко внушить ей представление о своей полной покорности, что она постеснялась.

— Подсвечник прелестен! — сказала Иветт. — Вы его сами сделали?

И она подняла на него по-детски наивные глаза, столь же способные к двусмысленному выражению, как и его собственные.

— Да, леди! — в ответ он взглянул на секунду в ее глаза с таким откровенным желанием, что оно подействовало на нее как заклинание и полностью парализовало волю. Ее нежное лицо, казалось, впало в сон.

— Он ужасно хорош, — еле слышно прошептала она.

Тетушка Сисси начала торговаться из-за подсвечника: невысокого медного стебелька, поднимающегося из двойной чаши. С вежливой терпеливой холодностью он занялся ею, даже не глядя на Иветт, которая стояла, прислонясь к дверному косяку, и смотрела в задумчивости.