Сомерсет Моэм - Второе июля четвёртого года

Свидетельства современников о внешности Чехова удивляют, воспринимаются как не вполне достоверные. Все кажется, что Чехов - это невысокий хрупкий человек, со слабой грудью, с негромким, хрипловатым от тяжелой легочной болезни голосом. Но вот художник Коровин вспоминал:

"Он был красавец. Вся его высокая фигура, открытое

лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие. У

него был низкий бас с густым металлом; дикция настоящая

русская, с оттенком чисто великорусского наречия;

интонации гибкие, даже переливающиеся в какой-то легкий

распев, однако без малейшей сентиментальности и, уж

конечно, без тени искусственности".

"Таханрох" и "ложить пинжак на стуло" остались в далеком прошлом.

Один чеховский биограф очень верно заметил, что люди жившие рядом с Чеховым словно бы не в силах были увидеть его во весь рост. Когда вчитываешься в мемуары, возникает впечатление, "что Чеховых было много", каждый писал о каком-то своем Антоне Павловиче Чехове. Даже внешне Чехова воспринимали по-разному: "мнительность, тихий голос" и "бас с густым металлом" как-то не вяжутся. Для одних он был стеснительным, болезненным интеллигентом в пенсне и в шляпе, для других - веселым, "своим парнем", для третьих, завистников, - подзаборным пьяницей, литературным халтурщиком, "певцом сумерек". У меня [Моэма] тоже, наверно, получается какой-то свой Чехов - такой, которого я здесь описываю. Это очень важное наблюдение: ЧЕХОВЫХ БЫЛО МНОГО. Я еще вернусь к этой теме.

Шло время, Чехов неоднократно ездил в Петербург, путешествовал по России. Каждую весну, бросая немногочисленных пациентов, он вывозил все свое семейство за город и жил там до глубокой осени. Как только в окрестностях, становилось известно, что Чехов - врач, его начинали осаждать больные, и, разумеется, при этом ничего не платили.

Для заработка он продолжал писать рассказы. Они пользовались все большим успехом и оплачивались все лучше и лучше. Бывало, что в одном номере "Осколков" выходило сразу несколько чеховских рассказов, зарисовок, сценок, фельетонов, заметок, репортажей, и, чтобы не создавалось впечатления, что журнал держится на одном авторе [а так оно и было], приходилось брать псевдонимы. Не откажем себе в удовольствии привести здесь далеко не полный список чеховских подписей: Антоша, Анче, Че, Чехонте, Макар Балдастов, Брат моего брата, Врач без пациентов, Вспыльчивый человек, Гайка N_5, Гайка N_0, 006, Грач, Дон Антонио, Дяденька, Кисляев, Ковров, Крапива, Лаэрт, Нте, Прозаический поэт, Пурселепетанов, Рувер, Рувер и Ревур, Улисс, Человек без селезенки, Хонте, Шампанский, Юный старец, ...въ, Зет, Архип Индейкин, Василий Спиридонов Сволачев, Известный, Захарьева, Петухов, Смирнова и так далее.

Однако жить по средствам у Чехова не получалось. В одном из писем Лейкину он писал:

"Вы спрашиваете, куда я деньги деваю... Не кучу, не

франчу, долгов нет, я не трачусь даже на содержание

любовницы (любовь мне достается даром), и при всем при том

у меня из трехсот рублей, полученных от Вас и от Суворина

перед Пасхой, осталось только сорок, из коих ровно сорок я

должен отдать завтра. Черт знает, куда они деваются!".

Чехов опять переезжает на новую квартиру, теперь у него есть наконец-то отдельная комната, но чтобы платить за все, он вынужден вымаливать у Лейкина авансы.

В 1886 году у него опять кровохарканье. Он понимает, что надо ехать в Крым, куда в те годы ездили ради теплого климата русские туберкулезные больные, как в Западной Европе ездили на французскую Ривьеру и в Португалию, и мерли и там, и там, как мухи. Но у Чехова нет ни рубля на поездку. В 1889 году умер от туберкулеза его брат Николай, очень талантливый художник. Для Чехова это - горе и предостережение, но вместо того, чтобы подумать о своем здоровье, уехать в Крым, подлечиться, он, получив Пушкинскую премию, высшую литературную награду России, отправляется через всю Сибирь на край земли, на каторжный остров Сахалин, бывший тогда [впрочем, как и сейчас] для России чем-то вроде нашей Австралии 17-го века. На вопрос друзей "зачем?!", Чехов отшучивался: "Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора". К этому решению, безусловно, привела сложная взаимосвязь разных причин - смерть брата, несчастливая любовь к Лиде Мизиновой ("здоровье я прозевал так же как и вас") и, конечно, нормальная писательская неудовлетворенность собой. Но никто его так и не понял. Суворин: "Нелепая затея. Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен". Буренин написал по этому поводу глуповатую несмешную эпиграмму:

Талантливый писатель Чехов,

На остров Сахалин уехав,

Бродя меж скал,

Там вдохновения искал.

Простая басни сей мораль

Для вдохновения не нужно ездить в даль.

Путешествие через Сибирь на Сахалин, пребывание на острове и возвращение через Индийский океан в Одессу заняло 8 месяцев. Результатом поездки явилась социологическая книга "Остров Сахалин", но ничего художественного на сахалинском материале Чехов не написал. [Моэм не обратил внимание на рассказ "Гусев", а современники не могли знать, что "Островом Сахалином" началась в русской литературе "островная тема", завершившаяся "Архипелагом ГУЛАГом" и развалом Советского Союза].

К 1892 году его собственное здоровье оказалось в таком плохом состоянии, что провести еще одну зиму в Москве было самоубийственно. На одолженные деньги Чехов покупает небольшое имение в деревне Мелихово под Москвой и переезжает туда, как обычно, всем семейством - папаша с его невыносимым характером, мамаша, сестра Мария и брат Михаил. У него подолгу живет спившийся брат Александр с семьей. В деревню Чехов привез целую телегу лекарств, и его опять начинают осаждать толпы больных. Он лечит всех, как может, и не берет ни копейки в уплату. Крестьяне считают его непрактичным человеком и то и дело пытаются "обдурить" [обмануть] подменяют кобылу на мерина той же масти, авось не заметит, темнят при определении "межи" [земельных границ], но все постепенно улаживается.

2

Свои ранние рассказы Чехов писал очень легко, писал, по его собственным словам, как птица поет. И, кажется, не придавал им особого значения. Только после первой поездки в Петербург, когда оказалось, что в нем видят многообещающего талантливого автора, он стал относиться к себе серьезнее. И тогда он занялся совершенствованием своего ремесла. Кто-то из близких застал его однажды за переписыванием рассказа Льва Толстого и спросил, что это он делает. Чехов ответил: "Правлю". Собеседник был поражен таким свободным обращением с текстом великого писателя, но Чехов объяснил, что он просто упражняется. У него возникла мысль (и, по Моэму, вполне дельная), что таким способом он проникнет в тайны письма почитаемых им писателей и выработает свою собственную манеру. Кстати, Толстой часто встречался с Чеховым, очень ценил его и даже написал к рассказу "Душечка" похвальное предисловие объемом едва ли не большим самого чеховского шедевра. Знакомство с Толстым являлось большой честью, великого старца боялись и почитали, но Чехову не пришлось искать встречи с ним, автор "Войны и мира", однажды зимним вечером прогуливаясь по Москве в валенках и в зипуне [простая крестьянская одежда] и разузнав, что в этом доме живут Чеховы, сам постучался к нему. У Чехова происходила очередная артистическая вечеринка, пьянка-гулянка, дым столбом. Двери случайно открыл сам хозяин, в подпитии, и онемел при виде знакомой по фотографиям бороды и густых бровей.