Михаил Меньшиков - Письма к ближним

«Мне, – говорит он, – всегда было неприятно это студенческое стадо уже по одному тому, что оно одето в одну и ту же серо-синюю безвкусную форму сюртуков и тужурок. Одежда – это душа человеческого тела». Таким образом, у студентов теперь душа суконная с гвардейскими пуговицами, а в мое время она была из дешевого трико и в сапогах с голенищами, в косоворотке и в пледе. Может быть, и в самом деле студенческая форма безобразна? Нет, источник «раздраженья» более глубокий. «Я не люблю этой шаблонной формы, но еще больше не люблю тех, кто ее носит. Остановите каждого из этих молодых людей и загляните в его лицо, изучая его выражение. Как все эти лица тупы, пошлы и лишены ума и отпечатка яркого духа!.. Души их так же пошлы, мелки и эгоистичны. Умы их недоразвиты и лишены стремления к правде». Вот отзыв современного студента о своих коллегах. «О, как ничтожны все эти двуногие тараканы, лишенные, как домашние птицы, больших крыльев, мощного духа, и, как все ограниченные люди, как они влюблены в себя и уверены в своем студенческом назначении, уверены потому, что не могут прозреть правды о себе, о своей жизни. О, толпа – узкая духом, непостоянная, как дым, освистывающая тех, кто выше ее, и сильная только крепкими лбами, ты можешь вызывать к себе только презрение! Ты кричишь громко и шумно только потому, чтобы обмануть себя о том, как ты ничтожна!» и пр. и пр.

Итак, вот кто они, современные студенты: «двуногие тараканы». Скажите, что это такое, если не Katzenjammer? Это огульное беспросветное «презрение» в толпе розовых, еще безусых товарищей, неужели это здоровое чувство? Допустим на мгновение, что студенты – не молодые дворяне и интеллигенты, одетые в сукно с гвардейскими пуговицами, а действительно скромные тараканы, не более того. Но за что же, позвольте спросить, даже к тараканам-то питать столько презрения? Придет ли в голову здоровому человеку остановиться над стайкой этих насекомых с едкой филиппикой: ничтожные, мол, вы насекомые, ограниченные, презренные! и т. п. Герой г. Гегидзе в том же университете нашел бы нормальных людей, натуралистов, которые с величайшим вниманием, с самым искренним уважением ко всякой жизни изучают и эти, и еще более мелкие существа, зарисовывают их в каталоги, стараются вникнуть в их привычки и интересы. Можно не любить тараканов, можно выводить их, но чтобы питать к ним трагическое «презрение – это как будто уже не умно. Двуногие же тараканы, которых герой г. Гегидзе одновременно сравнивает с домашними птицами, совершенно одного достоинства с нашим отрицателем, только поздоровее его, потрезвее. Ведь если начать презирать человека, то, переходя к животным и растениям, герою г. Гегидзе пришлось бы прямо лопнуть от своего величия – настолько эти божии творения скромны. Вообще, это дешевенькое, рыночное ницшеанство, как оно ни верно описано психологически, ужасно забавно.

Вы спросите: откуда появилось в наш чудный век столько топорщащихся, столько презирающих все на свете, раздражительных господ? Откуда все эти гении и сверхчеловеки? Знаете откуда – из кабака. От пессимизма героев г. Гегидзе разит столь знакомым русскому носу сивушным запахом. По мысли, по чувству, по ярости презрения и омерзения тирады студента Володи вы буквально найдете в рассказах г. Горького, в монологах его пьяных персонажей. Припомните, например, монологи пьяницы Коновалова:

«Такая, скажу я тебе, братец мой, тоска находит, что невозможно мне в ту пору жить, совсем нельзя. Как будто я один человек на всем свете, и кроме меня, нигде ничего живого нет. И все мне в ту пору опротивеет, все как есть, и как есть, и сам я становлюсь себе в тягость, и все люди: хоть помирай они – не охну».

Другой босяк, сапожник Орлов, говорит:

«Горит у меня душа… Понимаешь, на сто ножей бросился бы, но чтобы с пользой, чтоб от этого облегчение вышло жизни… Хочется мне отличиться на чем-нибудь… Раздробить бы всю землю в пыль или собрать шайку товарищей и жидов перебить… всех до одного. Или вообще что-нибудь такое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них с высоты… И сказать им: «Ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вы лицемерное, и больше ничего! И потом вниз тормашками с высоты и… вдребезги!.. И ах, как скучно и тесно мне жить! Горит сердце большим огнем… Противно все – города, деревня, люди разных калибров… Тьфу!.. Так бы всех и передушил…»

Таких тирад у г. Горького сколько угодно. У г. Гегидзе человек – «двуногий таракан» у г. Горького – «гнида». Неужели психологически это не то же самое? В нашей искони пьяной стране, где обширные слои народа и интеллигенции отравлены водкой, сложилась особая алкогольная психология. Очень многие, даже трезвые люди, думают, что «ненависть», «презрение», «отвращение» и пр. – почтенные чувства, чуть ли не признак умственного превосходства. Не догадываются, что это просто похмелье, болезнь души от совершенно определенного физического яда. Именно умственному-то превосходству эти жгучие и острые чувства не свойственны. Умственное превосходство есть здоровье духа, состояние, полное благоволения ко всему, радости, восхищения и, в крайнем случае, философского спокойствия. Сегодня все на свете вас раздражает: и старик-швейцар своей вежливостью, и товарищи – счастливым видом. Вы думаете, что это протест вашего духа против житейской «пошлости», но на самом деле это протест против «Аквариума», где вы провели до трех часов ночи, протест против гостиницы, куда вы проводили «совсем свеженькую» модистку. В тонкий, как драгоценный хронометр, механизм тела вы старательно набросали сору, расшатали его, надорвали и хотите, чтобы этот хронометр показывал верно! Со времен великого библейского пессимиста, который имел семьсот жен и пришел к мысли, что «все суета сует», пьянство и разврат – самый естественный и, может быть, единственный источник «омерзения» жизнью. Совершенно напрасно герои г. Горького, как и г. Гегидзе, клокочут презрением к своим ближним. Это клокотанье не только глупо, но прямо-таки жалко, как явное сумасшествие. Потому, может, герои г. Горького с такой стремительностью и победили русского читателя, что в них, этих героях, как в зеркале, миллионы интеллигентных читателей увидели самих себя, свою же страшно знакомую психологию винной одури.

От «двуногих тараканов», от «червяков» – товарищей наш герой обращается к профессорам. Политическую экономию, видите ли, читает «дурень ужаснейший», «от его мелкой походки веяло самомнением и тою особенной сытой тупостью, которая бывает у ученых и глупых от природы людей». «Профессор плывет по коридору, как индюк, нахохлив грудь и растопырив крылья» и пр. Другой профессор «служит предметом насмешек и шуток всех мало-мальски разумных студентов». Все они вообще «чинуши и формалисты» и ужасно смешны студенту тем, что придают серьезное значение своей науке. Он на всех их смотрит как на дурачков или шарлатанов, а на науки – как на набор каких-то пошлых пустяков. У Собакевича единственным порядочным человеком был прокурор, да и тот – свинья, так и у героя г. Гегидзе: нашелся один «молодой, европейски известный гениальный профессор», но и на того «было жаль смотреть, до такой степени он был засушен наукой. Это был не живой, гармонично чувственный и способный к наслаждениям жизни, любви, женщинами, нормальный человек. Это был высохший от кабинетной работы движущийся труп». О том, что кабинетная работа может дать высокое наслаждение, исключающее все другие, современному студенту не приходит и в голову. Он ставит в серьезную вину «гениальному, европейски известному профессору»… недостаток чувственности и способности «наслаждаться женщинами».