Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Пусть это звучит парадоксом, но разорение имеет свою благодетельную сторону – как бич для ленивого животного, как удар грома, заставляющий перекреститься. При всей первобытности народной на старинном приволье, на широком просторе степей и лесов, народ наш несколько обленился и опустился. Bien est l’ennemi de mieux. Раз есть коврига хлеба да кусок сала, мужик способен валяться целые недели на печи. Хозяйство хищническое, переложное и подсечное развратило народный труд. Как паразиты постепенно теряют рабочие органы, народ растратил энергию на слишком широком просторе. Как собаки и кошки из полных жизни, подвижных существ превращаются на готовом корму в тяжелых, сонных животных, ко всему на свете равнодушных, так и народы с существованием обеспеченным. Уровень потребностей при этом незаметно падает до цинической простоты. Но есть предел, когда нужда становится нестерпимой. Одичавшие собаки сначала крайне бедствуют, но потом снова превращаются в полных энергии хищников – не только энергии, но и красоты. Припертый к стене человек сначала теряет голову, но потом все силы его просыпаются. Паралитики во время пожара вскакивают и убегают. Припертые к стене народы всегда обнаруживали высокий героизм, и именно смертельная опасность воскрешала дух народный. Вспомните теперешние народы Запада. Всего сто-двести лет тому назад они находились в положении глубоко бедственном. Самая богатая теперь в Европе страна – Франция – полтораста лет тому назад потеряла семь миллионов человек от голода. Стесненные донельзя крестьяне в Англии и Германии толпами бросились за океан. Не от сладкой жизни эти десятки миллионов бежали из отцовских гнезд в неведомые пустыни. Это было добровольное изгнание, ссылка навсегда, и недешево досталось первым колонистам право на жизнь.

Но умная, могучая раса все это одолела. В тяжких испытаниях только окрепло мужество ее, и поглядите, как зацвела Европа, Америка, Австралия. Очень бедное, невежественное, грубое, пьяное население Англии XVII века точно каким-то чудом проявило энергию неслыханную и в два столетия завоевало четверть земного шара. Я уверен, что то же самое будет и с русским народом. Действительно припертый к стене, он обнаружит силы теперь невероятные. Пусть множество людей не выдержит новых условий, замотается, сопьется – чем скорее вырождающиеся породы вымрут, тем лучше. «Тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Широкая государственная политика тяжела, и, раздавив гнилые народные элементы, она придаст сильным еще больше упругости и жизнестойкости.

Вы почувствуете, конечно, что-то жестокое в этом рассуждении. Горе слабым! Да, горе им. Что же, однако, делать, если так мир устроен? Разве от меня, от вас зависит пересоздать природу? Народ, как живое тело, должен заботиться о своих здоровых клетках. Все, что отработалось, износилось, высохло, сгнило, должно быть выброшено из организма, и чем скорее, тем лучше. Пусть мертвые хоронят мертвецов. Жизнь должна быть рассчитана на живые силы. Как ни бедна Россия, как ни больна она – все же это организм огромный и по натуре крепкий. Она способна вынести громадные усилия, лишь бы они были действительно нужны. Нужны дороги – их следует построить, и ни секунды не колебаться в этом. Понадобится сто миллионов на народное образование – их непременно нужно израсходовать и не жалеть об этом. Понадобится миллиард на оздоровление России, на устройство безземельных, на подъем земледелия – и этот миллиард должен быть взят у страны и израсходован. Преступление – истратить грош народный напрасно, но еще более тяжкая ошибка – не истратить миллиарды производительно. Жизнь проходит, жизнь не ждет…

Россия должна быть благодарна С.Ю. Витте за его веру в Россию. Только уважая народ, только твердо уповая в его внутреннее могущество, в гений расы, можно было отважиться на политику, столь похожую на народный подвиг.

Прочтя книгу г. Бориса Гегидзе, я подумал: вот вещь, которую надо советовать прочесть старшему поколению, нашим государственным людям и всем, кому судьба России сколько-нибудь близка к сердцу. Не подумайте, что я рекомендую великую книгу, вовсе нет. Она написана не без таланта, но и только. Автор ее, совершенно неизвестный юноша, как говорят, студент, начинающий сотрудник «Русского богатства». Книжка его ужасна. Это настоящий «скорбный лист», история нравственной болезни нашей интеллигенции на почве застарелых ее пороков. Книжка ужасна, и поэтому-то я ее рекомендую всем, кто любит Россию: слишком необычайной важности тема, слишком дорог для всех мир, описываемый г. Гегидзе. Мир этот – университет, студенчество, правда, только петербургское. Но ведь нравы всюду те же, они устанавливаются со скоростью эпидемий.

Казалось бы, что можно нового сказать о студентах? Большинство были сами студентами, студенты живут среди нас. Да, они живут среди нас, но мы совершенно не знаем ни жизни их, ни психологии, ни идеалов. Те шумные студенческие беспорядки, которые сколько лет волновали общество, они явились совершенно неожиданными, по крайней мере для большинства публики. Беспорядки всегда были, но кто мог предполагать их связь, например, с еврейским движением, с марксизмом, и те формы обструкции, которые и на Западе еще новость? Вообще, мне кажется, следует прислушаться к молодежи: это именно тот возраст, когда люди ярко видят и ярко запоминают. Может быть, одна молодежь живет настоящим: старшее поколение живет наполовину прошлым, жизнью своей мелькнувшей молодости, того, что было, да сплыло. Разбившись по специальностям, зарывшись с головой в работу, в службу, мы, пожилые люди, плохо наблюдаем гремучий бег жизни. Она идет мимо нас, молодая, своевольная, и надо помолодеть, чтобы участвовать в ее потоке. Что талантливая молодежь зорче взрослых, особенно видно в искусстве, в литературе. Разве Пушкин, Лермонтов, Грибоедов были не молодежь? Когда старики молчали, совсем юный Григорович увидел то, что показалось для всех великой новостью – Антона Горемыку, – и от него пошло наше народничество. Молодой Тургенев «открыл» крепостное право, мечтательных русских женщин и плохих героев из дворян. И ничего уже более яркого в свои старые годы не открыл. У Л. Толстого, у Достоевского, у Гончарова только ранние наблюдения и драгоценны. Вообще, художники всю жизнь описывают то, что видят в своей юности. Когда «уловлять» новую жизнь берутся старые романисты, вроде г. Боборыкина, то это выходит довольно плохо. Истинные художники, исчерпав свои молодые впечатления, обыкновенно останавливаются, перестают писать. Старое поколение в обществе напоминает главный штаб армии: оно имеет власть и мудрость, оно вмещает знание веков, оно руководит жизнью, но стоит за фронтом. Авангард, разведочная служба и самая тягость битв лежат на молодежи; фельдмаршалы тут зависят от адъютантов и вестовых. Поэтому и в литературе, и в искусстве, мне кажется, нужно с величайшим вниманием прислушиваться к даровитой молодежи, порою являющейся с докладами обществу. Помните, как неожиданно было даже для Пушкина появление молодого Гоголя и какую бездну интересного последний нашел в таких всем известных лицах, как городничий, судья, помещик? В наше время г. Горький взял с улицы примелькавшегося всем босяка и поставил его в таком ракурсе, что тот показался неожиданностью, прямо сногсшибательной. Книжка г. Гегидзе по своей необычайной искренности, по задаткам таланта, по молодости автора заслуживает и с этой стороны внимания. Она производит впечатление скандала, как и рассказы г. Горького, но, как и эти рассказы, едва ли писана для скандала. От ее героя разит тем же распутством, тем же пьяным ожесточением и тем же отчаянием, как и от героев г. Горького. Читаешь о студентах, но как будто читаешь о босяках, хотя одетых в мундиры и шинели. Кроме костюма, образ жизни, этика, философия, психология тут сплошь босяцкие. Хотя г. Гегидзе всех товарищей подводит под один ужасный знаменатель, но, конечно, это обобщение поспешное и никто ему не поверит. Но уже и то печально, что есть слишком заметный и все растущий слой неучащейся, пьяной и распутной молодежи, который вносит «мерзость запустения» в святое место.