Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Тем удивительнее было встретить возражение, и довольно резкое, напечатанное в «Новом времени» за подписью г. К. Толстого. К нему присоединился г. Розанов, мой всегдашний оппонент. Они оба признают, конечно, все ужасы детской смертности, но… видите ли, у каждого из этих господ есть своя собственная идейка, и они, по-видимому, страшно боятся, как бы «Союз борьбы с детской смертностью» не повредил этой идейке. Требование г. Толстого очень просто: дайте нашей провинции деньги – она сама справится со всеми своими бедами. «Я, – говорит г. Толстой, – уже два раза предлагал в печати создать из ежегодных добровольных пожертвований особый фонд для выдачи долгосрочных беспроцентных ссуд земствам, разного рода обществам и даже частным лицам именно на борьбу со всевозможными невзгодами деревни, но никто на мои предложения не отозвался». И немудрено, позволю я себе прибавить. Более химерического плана, каков у г. Толстого, конечно, никому не приходило и в голову. Если вспомнить, что одни пожары причиняют ежегодно до ста миллионов рублей убытку, то оцените, какой нужно собрать фонд «из добровольных пожертвований», чтобы бороться «со всевозможными невзгодами» деревни. Уж когда государство со своим двухмиллиардным бюджетом едва справляется лишь с некоторыми невзгодами, то не забавно ли говорить о «добровольных» пожертвованиях для «всевозможных невзгод»? На добровольные пожертвования пробовали однажды, в эпоху войны, создать Добровольный флот, но из него ничего серьезного не вышло. Тем более фантастическим был бы добровольный государственный банк для выдачи всевозможных мелиораций. Вообще мне кажется, ничего нет нелепее, как разыскивать панацею, какое-нибудь одно универсальное средство, универсальное учреждение для борьбы с универсальным злом. Как это «зло» в целом виде не существует, а дробится на тысячи особых, крайне индивидуальных, явлений, так и борьба с ними должна быть раздробленная, индивидуальная. Даже такое великое и всенародное учреждение для борьбы со злом, как государство, и оно всюду оказывается несостоятельным. Наряду с ним действует государство № 2-й – земство, в виде общинного и городского самоуправления. Но и этого мало: наряду с земством действуют бесчисленные частные общества: потребительные, страховые, кредитные, хозяйственные, образовательные, промышленные, благотворительные и т. п. Это ведь тоже крохотные государства в государстве за нумерами, которым нет числа. Ведь если кричать вместе с г. Толстым: зачем-де нам все эти частные лиги, союзы и т. п.? У нас, мол, уже есть общая лига – земство! – Если кричать так, то пришлось бы на земство сложить всю торговлю, промыслы, сельское хозяйство и т. п., пришлось бы одним махом зачеркнуть всю частную и общественную инициативу. Мне кажется, взгляд г. Толстого на земство совершенно тот же, что у старозаветного чиновника на бюрократию: не смейте ничего предпринимать, давайте ваши деньги, мы все за вас сделаем. Но кто же нынче этому поверит? Мыслимо ли допустить, что земство – как бы оно ни было хорошо настроено – в состоянии заменить собою все общество? Земство – важный орган, но лишь один орган, а не все вместе. Как у живого тела есть функции, для которых достаточно работы одной руки или ноги, и есть такие, где работает все тело, так и народ в своем целом: помимо всевозможных организаций государственных и земских, он должен и сам нести в тысячах своих клеток молекулярный труд, создавать все новые и новые, смотря по потребности момента, учреждения, союзы, кооперации для самой могущественной – партизанской борьбы со злом.

Г. Толстой как будто не знает, что если чем сильна западная жизнь, то именно частною инициативой, именно той жизнедеятельной шумной работой всевозможных ферейнов и лиг, которых у нас он так боится. Весь Запад, точно густою тканью, покрыт сетью союзов самых разнообразных для борьбы с нуждой. У нас эта сеть – подобно рыболовной сети – слишком редка, но сгустите петли – и у нас образуется общественная ткань. Поразительно, как нас клонит к восточной инертности. Даже такие либеральные учреждения – как земство – мы хотим обратить в чиновничество: «только давайте деньги, а начальство обо всем позаботится».

Я вовсе не утверждаю того, что стоит учредить «союз», как детская смертность совсем исчезнет. Далеко нет. В первые годы успех будет, конечно, очень скромный. Но заявлять, как делает г. Толстой, будто «детскую смертность никак нельзя уменьшить при современном безотрадном положении крестьянина», будто учреждение союза, «нашумев на всю Европу, поглотив бездну денег, решительно ничему не поможет», что «хотя бы сотни искренно преданных делу подвижников и подвижниц окажутся каплей в нашем стомиллионном море» и т. п., заявлять все это с апломбом – по-моему, совершенно ни на чем не основанное брюзжанье и карканье. Никто не собирается шуметь на всю Европу, при чем тут Европа? Никто даже не собирается на подвижничество, а хотят делать простое хорошее житейское дело, которое, как верно замечает сам же г. Толстой, уже делают «не сотни, а может быть и сотни тысяч» сострадательных барынь, попадей, жен управляющих и т. п. Они делают это дело, не спросясь у г. Толстого, под давлением нужды неотложной, и кто поручится, что, не будь этих сострадательных барынь, то смертность детей была бы у нас еще выше? Затем, если налицо не «сотни», а «сотни тысяч» уже готовых членов еще не существующего союза, то к чему эти пустые слова г. Толстого о «капле, тонущей в стомиллионном море»? В 50-ти центральных губерниях умирает ежегодно из четырех миллионов младенцев около двух – стало быть, членам будущего союза придется иметь дело не со «стомиллионным морем», а вот с этими двумя миллионами погибающих. Из них половина умирает, вероятно, от нормальных причин, как в Европе, – от врожденной слабости и т. п. Значит, спасать придется не больше миллиона детей, погибающих от невежества крестьянского и нищеты. Миллион – это страшная цифра, но если правда, что у нас уже действуют «может быть, сотни тысяч» сострадательных барынь, то на каждую в среднем придется по десяти ребят. Как видите, будущий «Союз», уже давно действующий, хотя бы в рассыпанном виде, вовсе не капля в море, а очень внушительная сила, которой недостает только организации, чтобы обнаружить все свое значение в крестьянской жизни. Теперь каждая помещица или учительница действуют враздробь, средствами случайными, без подготовки, без определенного плана. Но допустите, что все эти милосердные женщины вступили бы в «Союз борьбы»: каждая имела бы право на поддержку всероссийской организации, право на общий опыт, на общие средства. Мне почтенный профессор детских болезней жаловался, что у нас в России страшно мало детских врачей, что обыкновенные врачи не умеют лечить детей, что самая наука о детских болезнях еще плохо разработана. Значит, если уездные врачи часто некомпетентны в детских заболеваниях, то что же говорить о барынях, хотя бы милосердных: они чрезвычайно нуждаются в научной подготовке, и тут «Союз» может оказать огромную поддержку. Центральное правление союза, состоящее из авторитетнейших детских врачей в России, профессоров и практиков, – может выработать особые методы борьбы со смертностью, разработать детскую гигиену и терапию применительно к деревенским условиям. Центральное правление составляло бы дешевые аптечки и перевязочные средства, доставляло бы их по заготовительным ценам и хорошего качества, посылало бы в случае особой нужды своих инструкторов и т. п. Центральное правление где-нибудь в Москве могло бы устраивать для своих членов зимние курсы вроде тех, что существуют для сестер и братьев милосердия. Поверьте, очень и очень многие наши барыни охотно посвятили бы на это не один зимний сезон. Конечно, врачей из них не вышло бы, но что вышли бы драгоценные помощницы для тех же земских врачей – это несомненно. Теперь земский врач задавлен больными. Теперь даже фельдшеров рвут на части. Неужели земство было бы в проигрыше, если бы явилась подмога в виде дарового, достаточно подготовленного, не требующего содержания санитарного персонала? Я уверен: земская медицина в этих партизанских, летучих отрядах «Союза», как и в постоянных пунктах детской помощи, почувствовала бы страшное облегчение; явилась бы возможность работать, теперь почти парализованная наплывом больных. «Союз» был бы хорош и тем, что внес бы новые хорошие чувства в уездную глушь. Теперь отдельные барыни, жены священников, учительницы и пр. лечат отдельно и часто не хотят знать друг друга. Как члены общего союза, они могли бы сблизиться и утроить свою энергию, сходясь на общем деле. Вообще речь идет не о том, чтобы создать новые, не сочувствующие силы, а лишь сорганизовать старые для производительной работы. Теперь одна барыня лечит почти все болезни касторкой, другая, соседняя – согревающими компрессами, третья – гомеопатией и т. п. Разве не было бы полезно внести немножко порядка в эту анархию?