Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— А ну поэнергичнее! — приказывает Рошаль. — Так вы ничего не найдете.

— Есть…

Но оказывается, Цвайкант ничего не понял: когда он делает два шага в сторону и жестом показывает Моссу, что обыск окончен, совсем рядом, со стороны соседнего отделения, раздается выстрел. Философ испуганно оглядывается. Мосс тоже оторопело крутит головой, а тем временем Рошаль направляет на них деревянный пистолет:

— Вот так все бы для вас и закончилось… Все ко мне!

Мосс чертыхается и рывком забрасывает за спину автомат:

— Вот послал бог напарника! Ну и номера ты откалываешь, Философ!

Цвайкант оправдывается:

— Нет, погоди. Выстрел ведь отвлек и твое внимание. А в реальной обстановке…

— В реальной обстановке пистолет был бы не деревянный, а настоящий, — назидательно выговаривает Рошаль. — Почему при обыске вы не ощупали меня?

— Потому что… Во-первых, вы наш начальник, а во-вторых, признаться, я оробел…

— Вы помните фотографии погибших пограничников, которые выставлены в комнате боевой славы полка? — спрашивает Юрген.

— Так точно!

— Тогда задумайтесь: в реальной обстановке, как вы сказали, ваша робость повлекла бы за собой смерть. Наверное, обезьяны, живущие на границе вечных снегов, тема увлекательная, рядовой Цвайкант, но нам приходится иметь дело с провокациями на государственной границе. И это вам надо прочувствовать как можно скорее, пока вы не столкнулись с преступниками лицом к лицу. Все ясно?

Философ пристыженно отвечает:

— Ясно…

— Вот и хорошо. После перерыва продолжите отработку обыска, пока не преодолеете свою… робость. Благоразумие неотделимо от умения пользоваться им. Разойдись!

До Марион Юрген добирается только к вечеру. Дома ее не оказывается. Да и почему она должна была сидеть дома, если не знала заранее, что он приедет? Он звонит в редакцию — там отвечают, что она на задании и вернется поздно, если вообще успеет управиться. Потоптавшись часа два около дома, Юрген отправляется в ресторанчик ужинать.

Марион появляется поздно вечером. Под глазами у нее темные круги, волосы растрепаны, юбка и кофта измяты. Как всегда, она встречает его улыбкой, однако улыбка у нее какая-то вымученная. Ему хочется обнять ее, взять на руки. Но Марион резко отстраняется:

— Сначала под душ. У меня такое ощущение, будто я побывала в угольном подвале. Ты даже не представляешь, насколько я вымоталась… Почему ты приехал? Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. У меня увольнение до завтра. Ты не рада?

Вот теперь у нее прежняя улыбка, такая знакомая.

— Конечно, рада, глупый… Устраивайся поудобнее. В холодильнике найдешь все, что нужно. Отдыхай, а я пойду под душ.

Позже она рассказывает ему о своих заботах. Была в другом городе на крупном предприятии. Цеха там огромные, с десятками различных прессов, штамповочных и фрезерных станков. Вокруг визг и лязг металла — серьезное испытание для нервов. У каждого автомата свой режим. Одни завершают операцию за три-четыре минуты, другие — за минуту, а прессовальные автоматы производят действие почти каждую секунду. У специалистов, обслуживающих автоматы, есть наушники, а общаются они с помощью миниатюрных радиопередатчиков. Можешь кричать сколько угодно, видеть, как кричат другие, но все равно ничего не услышишь. И в то же время в цехах цветы. К счастью, цветы лишены слуха… На таком предприятии начинаешь понимать, как много предстоит еще сделать, прежде чем труд станет не только долгом, но и деятельностью, раскрывающей все способности человека, а факторы, разрушающие человеческую личность, будут сведены до минимума.

— Знаешь, — говорит она, — в ушах у меня до сих пор звучат эти мощные удары. Я вижу, как от них дрожат цветы, а на листьях у них лежит слой металлической пыли… Я так устала… — Марион поднимается. — Не обижайся, я пойду спать. Я очень устала.

— Нам нужно поговорить. Ты знаешь о чем.

Она согласно кивает:

— Завтра утром… Встанем пораньше и поговорим. Я заведу будильник.

Утром, когда они пьют кофе, Марион пристает к нему с расспросами:

— Ну рассказывай, что у тебя случилось?

— Что может случиться! Дело не в этом… Ты знаешь, нам пора принимать решение.

— Ты договорился о переводе? — Марион спрашивает таким топом, будто речь идет о новом костюме для Юргена, который она присмотрела в магазине.

— А куда, собственно, мне переводиться? В твой город? Тогда здесь пришлось бы разместить и нашу часть. Скажи, как ты относишься к переезду в Борнхютте?

— Я думала об этом… и переезжаю в Берлин.

Юрген недоверчиво и изумленно смотрит на нее:

— В Берлин? С чего это вдруг? Что ты там будешь делать? И почему так сразу?

Марион встает, берет со стола лист бумаги — редакционное письмо:

— Читай. До вчерашнего дня я не знала, как поступить, а теперь решилась. Прости, что не сказала тебе раньше. Ответ в редакцию с согласием на перевод я пошлю сегодня же.

— Но почему? Зачем тебе все это? Ведь нас будут разделять еще две сотни километров.

— Не хочу стоять на месте. Надеюсь, у тебя нет желания навечно остаться лейтенантом в твоем Борнхютте. А мне надоело писать репортажи из цехов, где можно оглохнуть.

— Думаешь, в Берлине не будет проблем?

— Будут, но другие. Вот, посмотри! — Марион раскладывает перед ним стопку иллюстрированных журналов. Она собирает их в течение многих недель, изучает, пытается найти темы для своих будущих материалов.

Юрген не разделяет ее оптимизма:

— А кто тебе даст в Берлине квартиру?

Марион смеется:

— Если я им нужна, то они что-нибудь придумают. Во всяком случае на чердаке мне жить не придется.

— Но это же конец, Марион. От Берлина до Борнхютте сутки езды. Может случиться так, что мы будем видеться раз в три месяца, а потом и вовсе разойдемся, потому что встречи будут тебе уже не в радость.

Марион стремительно подходит к Юргену и привлекает его к себе:

— Глупенький, подумай! Перевестись тебе не удается, поскольку в нашем городе не проходит государственная граница, но в Берлине такая граница есть! К тому же ты только что сказал, что не знаешь, переведут ли тебя вообще, В Борнхютте ты долго еще останешься тем, кто ты есть. Ну, может, со временем станешь командиром роты. Однако, если ты хочешь продвинуться, тебе необходимо переменить место службы, устраивает тебя это или нет. Берлин — удобное место. Там генералы и лейтенанты ходят рядом…

— А ты в это время будешь в Праге, в Будапеште или где-нибудь на стройках Сибири, — не без горечи парирует Юрген.

— Разве ты мне этого не позволишь? — спрашивает Марион. Ее напряжение и усталость исчезли. — Ты забыл, что бывает с любовью, когда несколько дней не видишь друг друга?

— Да, конечно… Возможно, я увлекся. Но ты не спросила, согласен ли на этот вариант я. Хочу ли я жить в Берлине.