Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Да что я-то сделала? Чем помогла?

— А тем, что ты у нее перед глазами каждый день, что каждый день она слышит твои разговоры, видит, чем ты занимаешься, как одеваешься, что читаешь… Поняла? Вот и нашло на нее просветление. Шайблеровские шоры наконец-то спали с ее глаз.

— Что же думает по этому поводу ваш сын?

— У него пока нет определенного мнения. А у меня будет настоящий праздник, когда я смогу пойти к старой Шайблерше и доложить: так, мол, и так, ваша дочка устроилась на работу, причем сделала это по собственной инициативе, потому что среди Холлеров никогда не водилось лентяев, а если таковой и завелся, то сумел от лени своей избавиться… — Старый Юпп снова наполняет рюмки до краев и интересуется с улыбкой: — Ну а ты? Когда я спляшу на твоей свадьбе? Первый танец уступаю жениху, а второй уж обязательно мой.

— За кого же прикажешь выходить замуж? У тебя есть для меня жених на примете?

Улыбающееся лицо Юппа Холлера покрывается тысячью веселых морщинок.

— Чем, например, моя персона для тебя не подходит? Если бы сбросить три десятка лет… А вообще-то, чего мы ходим вокруг да около? Я говорю о твоем лейтенанте.

— Что значит — о моем лейтенанте? Он вовсе не мой. У него есть другая, наверное, она ему больше подходит, чем я. Впрочем, я ее не знаю.

— Но в деревне ведь говорят, что он с ней завязал.

— В деревне много чего говорят, и тебе это известно лучше, чем мне. Все все знают, все видят, все слышат и строят предположения… Твое здоровье, дядюшка Юпп!

Они чокаются, и Юпп Холлер опять задает вопрос:

— А почему ты скрываешь от него свою любовь? Или не можешь избавиться от предрассудков? Или ты из тех, кто готов мучить себя только потому, что, мол, не пристало девушке делать первый шаг, что, мол, это обязан делать мужчина? Мне казалось, ты не из их числа. За твое здоровье!

— Ах, дядюшка Юпп! Как умно я иной раз рассуждала о любви, да и вообще сколько умных вещей о ней сказано-пересказано. О предрассудках и непреодолимой силе, о свободе выбора и о том, что любовь намертво берет в плен… А когда дело коснется тебя самой, все благие намерения рушатся, словно карточный домик. Ты жаждешь получить на него права, хочешь быть верной ему и требуешь такой же верности от него, хочешь доверять ему и ждешь доверия с его стороны. И семья уже представляется тебе не древнейшим институтом, изобретенным человечеством, не ячейкой общества, а добровольным союзом двух любящих сердец… Твое здоровье, дядюшка Юпп… Если он меня любит, сам придет. И решение он должен принять сам. Сделать это за него я не могу, да и не хочу.

— А если не придет?

— Тогда это останется моей неразрешимой проблемой.

— Ого! Рассуждая таким образом, ты вряд ли сумеешь надеть фату и отправиться в загс в ближайшее время. Иногда мне кажется, что вы, молодежь, намеренно предпочитаете сумасбродство естественности.

Она смотрит на него долгим серьезным взглядом:

— Так же, как люди вашего поколения, дядюшка Юпп. Будь здоров! Спасибо за угощение. Заходи ко мне почаще, ладно?

Юрген был одним из последних, кто видел старуху Риттер живой. Это было как раз в тот вечер, когда он приходил к Лило. Старуха сидела тогда в садике. А спустя несколько дней ее уже хоронят.

Ингрид идет за гробом всего несколько шагов — от часовни до могилы. Впереди траурной процессии идет Лило, рядом с ней — Герман Шперлинг.

Лило в трауре, который лишь подчеркивает ее красоту. Когда она поворачивает голову, Ингрид видит, что Лило бледна, но глубокой печали в ее глазах не заметно. Да и откуда ей взяться после стольких лет, прожитых вместе со старой Гретой Риттер?..

После преждевременной смерти сына, мужа Лило, старуха Риттер смотрела на невестку настороженными, а иногда и просто злыми глазами. А когда кончился траур и Лило перестала избегать мужских взглядов, к настороженности прибавилась еще и ревность. Да, это были нелегкие годы, пока Лило обрела смелость, чтобы отвечать на эти многозначительные взгляды…

Священник говорит над могилой много хороших слов о покойной, воздает хвалу ее добродетелям — смирению, которое помогло ей перенести раннюю смерть мужа и сына, терпению, с которым она несла свой крест. Терпение это, по его мнению, оказывало благотворное влияние на окружающих, чьи поступки далеко не всегда соответствовали заповедям божьим.

Лило стоит рядом с Германом Шперлингом и всем своим гордым, независимым видом дает понять, что и она терпимо относится к тем, кто веру и религию ставит выше научных взглядов.

Горсти земли глухо ударяются об опущенный в могилу гроб.

У ворот кладбища Лило просит Шперлинга и Ингрид:

— Пойдемте ко мне, не могу оставаться одна сегодня.

Дома она варит кофе, ставит коньяк на стол. Ингрид молча помогает ей. Потом, когда они сидят за столом, Герман Шперлинг спрашивает:

— Зачем ты пригласила священника, Лизелотта? Разве кто-нибудь из нас не смог бы сказать пару прощальных слов над могилой твоей свекрови?

Лило отвечает с печальной улыбкой:

— Таково было ее желание, Герман. Она жила и умерла верующей. Умными надгробными речами неразумно прожитой жизни не исправишь. Выпьем за упокой ее души!

— Выпьем, Лизелотта… Но у любого явления есть свои причины и следствия. И даже жизнь, прожитая не так, как следовало бы, может стать уроком для нас, живущих… Что ты думаешь делать дальше? Как собираешься жить?

Лило залпом выпивает свою рюмку, ставит ее на стол.

— Придется принять кое-какие решения. Завтра я уеду, а когда вернусь, все станет ясным.

После учений в Ильзентале время тянется для Уве Мосса, как густой кисель. Он чувствует себя несчастным.

В воскресенье вечером по возвращении с занятий он, как только дают увольнительную, мчится в Кительсбах. Он промокает до нитки, но сегодня это для него такая мелочь. Чтобы обменяться парой слов и нежным поцелуем с Пегги, он готов пройти даже сквозь водопад.

Несколько раз подряд Мосс шагает вперед-назад по деревенской улице, стоит перед домом Пегги, в окнах которого ни огонька, потом заскакивает в местное кафе и снова возвращается на исходные позиции. Но двери дома по-прежнему на запоре, за стеклами — темнота. Около одиннадцати Уве в расстроенных чувствах отправляется восвояси. Когда человек влюблен, чего только не лезет ему в голову, и Мосс размышляет, что же могло случиться и какую он мог допустить ошибку.

Следующую неделю Уве проводит в беспокойстве и по мере приближения очередного увольнения все больше склоняется к мысли положиться на волю случая. Ведь на сей раз договоренности у них с Пегги не было.

Уве выходит из казармы и не верит своим глазам — Пегги ждет его у ворот.

— Привет, Веснушка!