Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Я плохо себя чувствовала.

— Разве это веская причина?

Ингрид упорствует:

— Если бы я пропустила урок, может, такая причина и показалась бы неубедительной. А почему я не была на празднике — это мое личное дело. Кстати, и впредь я не появлюсь там, куда ходит он… До тех пор пока мы не выясним наши отношения… Теперь ты доволен? Узнал то, что так хотел узнать?

Шперлинг в ответ смеется, немножко иронически, но с удовлетворением:

— Разве не сама ты говорила, что мнение других тебя интересует меньше всего?

— Оно меня действительно не интересует. Но вопрос в том, как поступит он. Надеюсь, ты понимаешь меня?

— Конечно, понимаю. Наконец-то ты заговорила нормальным языком. Вчера я познакомился с ним поближе. Специально сам подошел к нему. Горячий парень, но толковый. Такой бы тебе подошел. Только надо дать понять ему, что ты не игрушка. Таких нельзя баловать, иначе их обуяет гордыня, уж поверь мне. И все же не думай, что я вмешиваюсь в твои дела…

Ингрид чувствует, как слезы подступают к глазам, достает платочек и говорит дрожащим голосом:

— Я хочу быть твердой, а реву, как школьница…

— Сядь-ка, тебе надо выплакаться как следует.

Шперлинг высовывается в приемную и предупреждает секретаршу, чтобы в течение четверти часа она не пускала никого в кабинет.

Вечером Ингрид выходит прогуляться. «В конце концов, глупо избегать друг друга и в то же время искать встречи на реке, в переулках, в лесу», — думает она. И вот — это даже перстом судьбы не назовешь — прямо перед ней появляется Юрген. Он обнимает девушку и целует.

Она высвобождается из его объятий, кладет ему руки на плечи и тихо спрашивает:

— Ты искал меня?

— Да, — подтверждает он.

— Час? Два часа?

Юрген опускает руки и улыбается:

— Много-много часов подряд… Вчера, позавчера… Сто лет…

— Зачем ты говоришь глупости? Придумал бы что-нибудь поостроумнее.

— Можно и поостроумнее.

— Ну так скажи.

— Я люблю тебя, — шепчет он.

— Это правда? Ты уверен?

— Так же, как в том, что солнце светит с неба, а ручьи бегут с гор.

— И я должна верить тебе?

— В любовь мало верить, ее надо чувствовать, — продолжает Юрген, и Ингрид замечает, что он отпускает ее плечо, которое до того нежно сжимал.

— Откуда мне знать, любишь ты меня или нет? Мне остается лишь надеяться, что, может быть, я еще понадоблюсь существующему где-то вдалеке от меня человеку по имени Юрген Михель.

— Ты полагаешь, мне легко? Где ты была во время празднества?

— А где был ты сегодня вечером и где ты вообще проводишь время?

— Неужели это так важно?

— Да, это очень важно!

— Я был с тобой — каждый час, каждую минуту.

— А не могло случиться так, что ты был еще где-нибудь?

— Нет, — говорит он и совсем убирает руку с плеча Ингрид. — Я хочу знать, что же в конце концов с нами будет.

— Я тоже, — горько вздыхает она. — Дорого бы я дала чтобы знать это.

Противоречивые чувства обуревают Юргена — то он радуется, то близок к отчаянию. На следующий после празднества день он отправляется к Мюльхайму и излагает ему просьбу Майерса. Капитан долго молчит, потом задает вопрос:

— Стало быть, вы поддерживаете просьбу Франка Майерса, так и не выяснив причины?

— Майерс не из тех, кто станет просить о чем-то без особой на то нужды… Раз просит, значит, отпуск ему просто необходим. Я готов поручиться за него и взять ответственность на себя.

Капитан испытующе смотрит на Юргена:

— Право, я иногда не знаю, что с вами делать. Не кажется ли вам, что в данном случае вы превышаете свои полномочия? Вы заявляете, что готовы взять на себя ответственность, хотя вам прекрасно известно, что отвечать буду я, если подпишу приказ на отпуск…

— Вы меня не так поняли. Я говорю об ответственности в смысле доверия к человеку…

— Пусть он подает рапорт, хотя мне это и не нравится.

У Юргена вертятся на языке возражения, но он сдерживает себя, вытягивается по стойке «смирно» и говорит:

— Благодарю, товарищ капитан!

— Вот еще что, — задерживает его Мюльхайм. — От вас после отпуска я тоже жду сообщения. Понимаете, что я имею в виду, товарищ лейтенант? Ясность нужна и мне, и вам, хотя бы для того, чтобы принимать решения, руководствуясь не эмоциями, а фактами.

Юрген опускает глаза.

— Я не хочу оказывать на вас какого-либо давления, — продолжает Мюльхайм. — В последнее время я много думал. Думал о вас, о положении, в которое вы попали, о сложностях жизни. Принимая решение, согласуйте его с собственной совестью, тогда оно будет действительно правильным, ведь совесть — самый строгий судья, от нее не уйдешь… А теперь ступайте и скажите сержанту Майерсу, что отпуск ему я разрешаю.

По вечерам Юрген отправляется гулять по улицам, проводит репетиции с хором. Получасовая программа уже готова. Теперь следует постепенно расширять репертуар и шлифовать отдельные номера: октябрьские праздники не за горами.

Всякий раз, когда Юрген входит в репетиционную, он ищет глазами Ингрид, но ее нет. Он старается скрыть разочарование — это не всегда ему удается.

— Фрейлейн Ингрид больше не будет ходить на репетиции? — спрашивают его ученики.

— Не знаю. Вам это лучше известно, ведь вы видитесь с ней каждый день.

Мальчишки молчат, а девчонки шепчутся в уголке, хихикают.

— Может, что-нибудь передать ей? — спрашивают мальчишки, прощаясь с Юргеном на улице.

Тот делает вид, что ничего не произошло:

— Передайте привет, если увидите.

Несколько дней спустя, в обеденный перерыв, на полевых занятиях к Юргену подходит Оскар Фрейд, обнимает за плечи и увлекает в сторонку.

— Что это вы подкладываете мне свинью за свиньей, ты и твое сокровище? — Его рука сжимает плечо Юргена словно тиски. — Хоть бы поинтересовались, нравится мне это или нет.

— Я и мое сокровище? Какое сокровище?

Фрейд смеется, обнажив правый клык с золотой коронкой:

— Какое сокровище? Не знаю, сколько их у тебя, но я имею в виду учительницу…

Юрген резко отстраняется:

— Пусти меня. Не люблю, когда так обнимают. Такое чувство, будто ты несмышленыш, которого опекает взрослый дядя.

Фрейд опускает руку.

— Я тоже кое-чего не люблю, только меня об этом не спрашивают… О том, что моя жена пошла работать, ты наверняка знаешь. А ведь это ты подбросил ей эту идею. Теперь новые штучки…

— Какие еще штучки?

— Она пожелала культурно развлекаться и раз в неделю ходит в кружок рисования. Кто знает, чего ей еще захочется. Так, приятель, совсем выбьешься из колеи.

Юрген недоверчиво взглядывает на крупного, коренастого Фрейда и убеждается, что тот говорит совершенно серьезно.

— Ну и что? — спрашивает он. — Это же здорово, что она работает, да еще культурно проводит время. Ты понимаешь, что это значит? Твоя жена не потеряла интереса к жизни, хотя у нее четверо детей. Это же отлично!