Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Не считая недавнего опыта пребывания в тюрьме графства, условия содержания в которой, впрочем, были далеки от обычных, Каупервуд ни разу в жизни не бывал в настоящей тюрьме. Однажды, еще подростком, во время своих похождений по соседним городкам он проходил мимо «темницы», как тогда называли местные тюрьмы, – небольшого серого квадратного здания с длинными зарешеченными окнами, и увидел, как в одном из проемов на втором этаже появилось бледное, опухшее, испитое лицо какого-то пьяницы или местного бродяги с заплывшими глазами и всклоченными волосами. Поскольку стояло лето и окно было раскрыто, заключенный окликнул его:

– Эй, сынок, принеси мне табаку, ладно?

Каупервуд, который задрал голову, потрясенный и взбудораженный его нечеловеческим обликом, откликнулся, даже не подумав:

– Нет, я не могу.

– Смотри, чтобы тебя самого когда-нибудь не заперли, гаденыш! – яростно прорычал заключенный, еще не оправившийся после вчерашнего дебоша.

Каупервуд уже много лет не вспоминал об этой сцене, но теперь она внезапно вернулась к нему. Теперь его самого скоро запрут в этой мрачной, беспросветной тюрьме. На улице шел снег, и он как никогда раньше чувствовал себя отрезанным от всей прежней жизни.

Никаким друзьям не дозволялось сопровождать его за ворота, в том числе и Стэджеру, хотя он мог посетить Каупервуда позднее в тот же день. Это было нерушимое правило. Сондерса, который был знаком с привратником и имел при себе сопроводительные документы, впустили сразу же. Другие угрюмо отвернулись. Они с печалью, хотя и тепло распрощались с Каупервудом, который, со своей стороны, попытался придать делу незначительный вид, поскольку даже здесь не ощущал себя заключенным.

– Что ж, простимся ненадолго, – сказал он, пожимая руки. – Со мной все будет в порядке, и я скоро выйду отсюда. Поживем – увидим. Скажите Лилиан, чтобы она не слишком беспокоилась.

Он вошел внутрь, и ворота с лязгом закрылись за ним. Сондерс возглавлял путь по темному и угрюмому коридору, широкому, с высоким потолком, пока они не достигли следующих ворот, где второй привратник, возившийся с большим ключом, отпер зарешеченную дверь. Оказавшись внутри тюремного двора, Сондерс повернул налево к небольшому помещению, где остановил заключенного перед небольшой конторкой на высоте груди, где стоял тюремный служащий в голубой форме. Этот тюремный регистратор, худой, проворный мужчина с узкими серыми глазами и светлыми волосами, принял документы у заместителя шерифа и прочитал их. В его обязанности входил прием Каупервуда. В свою очередь, он вручил Сондерсу квитанцию о приемке заключенного, и тот удалился, благодарно сжимая в кулаке последнюю взятку, сунутую Каупервудом в его руку.

– До скорой встречи, мистер Каупервуд, – произнес он, по-особому поклонившись. – Мне очень жаль. Надеюсь, вам здесь будет не так уж плохо.

Ему хотелось произвести впечатление на тюремного регистратора своим близким знакомством с таким выдающимся заключенным, и Каупервуд, распознав эту притворную тактику, обменялся с ним сердечным рукопожатием.

– Премного обязан вашей любезности, мистер Сондерс, – сказал он и повернулся к своему новому надзирателю с видом человека, намеренного произвести хорошее впечатление. Он понимал, что теперь находится в распоряжении мелких чиновников, которые могут изменить или улучшить его быт по своему усмотрению. Ему хотелось повлиять на этого человека своей полной готовностью к сотрудничеству и подчинению – передать чувство уважения к его власти, при этом сохранив достоинство. Он был удручен, но по-прежнему деятелен даже здесь, в беспощадных жерновах закона, в тюрьме штата, от заключения в которой он так упорно старался отделаться.

Тюремный регистратор Роджер Кендалл, несмотря на худобу и невзрачный облик, был довольно способным человеком по здешним меркам: проницательным, не слишком хорошо образованным и не особенно умным и трудолюбивым, но достаточно энергичным, чтобы удержаться на своей должности. Он много знал о заключенных, так как имел с ними дело около двадцати шести лет. Его отношение к ним было холодным, циничным и критическим.

Он не позволял никому из них вступать в личный контакт с ним, но присматривал за тем, чтобы подчиненные в его присутствии соблюдали требования закона.

Когда появился Каупервуд – в серовато-синем дорогом костюме, светло-сером модном пальто, черном котелке последнего фасона, новых кожаных ботинках, в шелковом, сдержанной расцветки, галстуке, с красиво подстриженными усами и волосами, с ухоженными руками, – тюремный регистратор понял, что находится в присутствии превосходящей силы воли и разума, что такого человека превратности судьбы не часто забрасывают в его сети.

Каупервуд стоял в центре комнаты, не глядя ни на кого и ни на что в особенности, хотя он видел все происходящее.

– Заключенный номер 3633, – обратился Кендалл к тюремному приставу и одновременно вручил ему желтую бумажку, где было написано полное имя Каупервуда и его порядковый номер, исчислявшийся от самого основания тюрьмы.

Его помощник, один из заключенных, записал данные в регистрационную книгу и сохранил бумажную полоску для тюремного «курьера» или «старосты», который должен был препроводить Каупервуда в секцию для «воспитания».

– Вам придется раздеться и помыться, – сказал Кендалл Каупервуду, с интересом смотревшему на него. – Не думаю, что вы в этом нуждаетесь, но таковы правила.

– Спасибо, – отозвался Каупервуд, довольный тем, что его внешность имеет значение даже в таком месте. – Каковы бы ни были правила, я готов выполнять их.

Но когда он начал снимать пальто, Кендалл предупреждающе поднял руку и позвонил в колокольчик. Из соседней комнаты вышел ассистент, тюремный служитель, – странный образчик из рода «старост». Он был невысоким, смуглым, перекошенным человечком с одной ногой короче другой, в результате чего одно плечо у него было выше другого. Несмотря на впалую грудь, косоглазие и шаркающую походку, он передвигался с большим проворством. Он был одет в тонкие мешковатые штаны и робу из полосатой тюремной ткани, с мягкой нижней рубашкой, и носил кепку с широкими полосами, форма и размер которой показались Каупервуду особенно отталкивающими. Он невольно думал о том, как зловеще выглядят его косые глаза под прямым длинным козырьком. У «старосты» была глуповатая и подобострастная манера вскидывать руку в шутливом салюте. Он был профессиональным домушником, дотянувшим срок до десяти лет, но благодаря хорошему поведению удостоился чести работать здесь без унизительной для заключенных обязанности носить холщовый колпак над кепкой. За это он был благодарен надзирателям. Теперь он посмотрел на хозяина нервным собачьим взглядом и оценил внешность Каупервуда с лукавым предвкушением его участи и показным недоверием.