Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Ну что же, – продолжал он. – Полагаю, вы не думали, что можете оказаться в таком месте, мистер Каупервуд?

– Это правда, – в тон ему ответил Каупервуд. – Еще несколько месяцев назад я бы не поверил этому, мистер Чепин. Не думаю, что я заслуживаю пребывания в таком месте, хотя, разумеется, нет смысла говорить вам об этом.

Он видел, что старый Чепин не прочь заняться нравоучениями, и был только рад потворствовать его настроению. Вскоре ему предстояло остаться в одиночестве без каких-либо собеседников, и если можно добиться сочувственного понимания от этого человека, то тем лучше. В бурю сгодится любая гавань; утопающий хватается за любую соломинку.

– Без сомнения, каждый из нас совершает ошибки, – снисходительно продолжал мистер Чепин с забавной убежденностью в своем праве быть моральным судьей и нравственным наставником. – Мы не всегда можем предсказать, чем обернутся наши планы, которые кажутся такими прекрасными, не так ли? Сейчас вы здесь, и полагаю, вы сожалеете о некоторых вещах, которые обернулись не так, как вы думали, но полагаю, если бы у вас был второй шанс, вы не стали бы поступать точно так же, как раньше?

– Нет, мистер Чепин, я не стал бы поступать точно так же, – искренне ответил Каупервуд. – Хотя я убежден, что был прав во всех своих действиях. Не думаю, что меня наказали по справедливости.

– Ну, так часто бывает, – задумчиво продолжал старик, почесывая седеющую голову и добродушно глядя по сторонам. – Иногда я говорю некоторым молодым парням, которые приходят сюда, что мы слишком много о себе думаем. Мы забываем, что есть другие, такие же умные, как мы, что люди постоянно наблюдают за ними. Суды, тюрьмы и сыщики – они всегда рядом и готовы взяться за нас. Ей-богу, так они и делают, если мы дурно поступаем.

– Да, – ответил Каупервуд. – Так и есть, мистер Чепин.

– Ну, ладно, – продолжил старик, отпустив еще несколько суровых, но благонамеренных замечаний. – Вот ваша постель, вот стул, вот умывальник и туалет. Содержите их в чистоте и пользуйтесь ими по назначению. (Можно было подумать, что он преподносит Каупервуду дар судьбы.) Каждое утро вы должны заправлять постель, ежедневно подметать пол и смывать туалет. Здесь никто не сделает это за вас. С утра первым делом занимайтесь этими вещами, а примерно в половине седьмого вам принесут что-нибудь поесть. Подъем у нас в половине шестого.

– Ясно, мистер Чепин, – вежливо сказал Каупервуд. – Вы можете положиться на то, что я все буду делать правильно.

– Осталось еще немного, – добавил Чепин. – Раз в неделю вы обязаны помыться, и я буду выдавать вам чистое полотенце. Кроме того, по утрам в пятницу вы должны мыть пол в камере. – При этих словах Каупервуд поморщился. – Если понадобится, вам принесут горячую воду; я распоряжусь, чтобы один из «курьеров» делал это для вас. Что касается ваших друзей и родственников… – он встал и встряхнулся, как большой пес ньюфаундлендской породы, – …у вас есть жена, не так ли?

– Да, – ответил Каупервуд.

– По правилам, ваша жена, друзья или родственники могут посещать вас раз в три месяца, а ваш адвокат… У вас есть адвокат?

– Да, сэр, – ответил Каупервуд, которого забавляла эта процедура.

– Он может приходить каждую неделю, хоть каждый день, если захочет, – у нас нет правил насчет адвокатов. Но сами вы можете отправлять письма лишь раз в три месяца, а если вам понадобится табак или что-то еще, вы должны подписать заказ на товары и передать деньги, а я принесу все, что вам понадобится.

Старик был явно не расположен к мелким взяткам. Он был выходцем из гораздо более суровой и честной среды, но небольшие подарки или постоянная лесть вполне могли подвигнуть его на более щедрое и радушное отношение. Каупервуд точно оценил его.

– Очень хорошо, мистер Чепин; я все понял, – сказал он и встал одновременно со стариком.

– Когда вы две недели пробудете здесь, тюремщик переведет вас в постоянную камеру на первом этаже, – почти с сожалением добавил Чепин, забывший упомянуть об этом раньше. – За это время вы можете решить, чем бы вы хотели заняться, какую работу выбрать. Если будете хорошо вести себя, они могут дать вам камеру с двориком. Но тут уж не угадаешь.

Он вышел и с лязгом провернул ключ в замке, а Каупервуд остался стоять, немного более удрученный, чем еще недавно, из-за этого последнего известия. Всего лишь две недели, а потом его переведут от этого радушного старика на попечение другого надзирателя, который может оказаться далеко не столь покладистым.

– Если я зачем-то понадоблюсь, – Чепин вернулся, отойдя на несколько шагов, – если вы заболеете или вдруг захандрите, у нас есть особый сигнал для таких случаев. Просто вывесьте полотенце на решетке. Я увижу его во время обхода, остановлюсь и выясню, чего вам нужно.

Каупервуд, упавший духом, моментально оживился.

– Да, сэр, – отозвался он. – Спасибо, мистер Чепин.

Старик ушел, и Каупервуд слышал, как звук его шагов затихает на бетонном полу коридора. Когда он прислушался, то смог уловить чей-то отдаленный кашель, слабое шарканье ног, гул или рокот какого-то механизма или скрежет ключа в замке. Все эти звуки были еле слышными. Он обернулся и посмотрел на кровать, которая была не очень чистой и без постельного белья, тем более не мягкой и не широкой, и с интересом пощупал ее. Значит, здесь ему отныне предстоит спать, ему, который жаждал роскоши и ценил утонченность. Если бы Эйлин или кто-то из его богатых друзей могли увидеть его здесь…

Ему была отвратительна мысль о крысах и других вредителях. Как он узнает? Что он сможет поделать? Единственный стул был чудовищным. Свет из слухового окна едва проникал в камеру. Он пытался представить, что уже привык к такому положению вещей, но один лишь взгляд на сортир в углу разубедил его в этом. Возможно, крысы скоро освоятся здесь. Ни книг, ни картин, ни видов, ни места для прогулок; лишь четыре голых стены и тишина, в которой ему предстоит проводить время за прочными дверями. Что за жуткая участь!

Он сел и обдумал свое положение. Итак, он наконец оказался в Восточной тюрьме, обреченный, по общему мнению политиков (включая Батлера), провести здесь более четырех лет. Внезапно ему пришло в голову, что Стинер, скорее всего, был подвергнут таким же унизительным процедурам, как и он сам. Бедный старина Стинер! Каким глупцом он оказался! Но из-за своей глупости он заслужил все, что получал теперь. Правда, разница между ним и Стинером заключалась в том, что республиканцы должны были вызволить Стинера. Возможно, они уже сейчас пытаются смягчить его наказание, пользуясь неведомыми для него, Каупервуда, методами и рычагами. Он уперся рукой в подбородок, думая о своем деле, своем доме, друзьях, родственниках и об Эйлин. Он попытался нащупать часы, но вспомнил, что их тоже забрали. У него не было способа определить время суток. Кроме того, у него не было блокнота, ручки или карандаша для развлечения или записи своих мыслей. Еду принесут только завтра утром. Так или иначе это мало что значило. Что толку в том, что он отрезан от окружающего мира, находится в полном одиночестве, не знает счета времени и не может заниматься ни одной из тех вещей, которыми он привык заниматься, – своими деловыми операциями и своим будущим? Правда, через некоторое время Стэджер может навестить его. Это немного поможет. Но все равно, только подумать о его состоянии до пожара и о его теперешнем положении! Он сидел, глядя на свои башмаки и тюремные штаны. Боже! Он встал и принялся расхаживать взад-вперед, но звук собственных шагов казался слишком громким. Он подошел к двери камеры и посмотрел через толстые прутья, но там было не на что смотреть, ничего, кроме краешка дверей двух камер напротив, точно таких же, как и его собственная. Он вернулся, сел на стул и попытался еще поразмыслить, но устал от этого и вытянулся на грязной тюремной койке, чтобы опробовать ее. Через некоторое время он встал, сел на стул, немного походил и снова сел. «Что за негодное место для прогулок», – подумал он. Оно было ужасным, похожим на гробницу для заживо погребенных. Только подумать, что ему придется оставаться здесь день за днем, день за днем, пока… Пока что? Пока губернатор не помилует его, пока не закончится его срок, пока фортуна окончательно не изменит ему.