Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

После того как Бонхэг впустил ее, он скромно отошел в сторону, памятуя насчет обещанной платы. Эйлин смотрела на Каупервуда из-за вуали, опасаясь что-либо говорить, пока не убедилась, что Бонхэг ушел. Каупервуд, с трудом сохранявший самообладание, наконец подал знак, что она может подойти к нему.

– Все в порядке, – сказал он. – Мы остались одни.

Она подняла вуаль, сбросила плащ и, словно во сне, обвела взглядом тесную и душную камеру, его убогие башмаки, жалкую бесформенную одежду и железную дверь за его спиной, ведущую во дворик. На этом фоне, в придачу к заготовкам плетеных стульев, валявшихся в углу, он казался потусторонним, почти сверхъестественным существом. Ее Фрэнк в таком состоянии! Она вся дрожала и даже не пыталась говорить – лишь обвила руками его шею и стала гладить его волосы, бессвязно шепча:

– Мой дорогой, бедный мальчик! Что они с тобой сделали? Ох, бедный ты мой!

Она держала его голову, он тоже вздрагивал, лицо его перекосилось, хотя изо всех сил он старался сохранить выдержку. Ее любовь была такой искренней и безграничной! Она утешала, но вместе с тем и обезоруживала его, превращая в ребенка. И впервые в жизни из-за какой-то необъяснимой химической реакции, реакции организма или тех неуправляемых сил, которые иногда так быстро подавляют рассудок, он утратил контроль над собой. Глубина чувств Эйлин, ее воркующий голос, бархатистая нежность ее рук, ее красота, всегда привлекавшая его, совершенно обезоружили Каупервуда. Он не понимал, как это могло случиться, и старался перебороть свои чувства, но не мог справиться с ними. Когда она привлекла его голову к себе, не переставая гладить его, его грудь начала тяжело вздыматься, а в горле застрял комок. Он испытывал невероятно странное для себя желание заплакать и сопротивлялся изо всех сил; это было уже слишком. Было так, словно яркие образы недавно утраченного большого мира объединились с великолепной картиной того мира, который он надеялся обрести в будущем, и нанесли ему совместный удар. В этот момент его чувства были более острыми и пронзительными, чем когда-либо до унижения в виде грубых башмаков, полосатой тюремной робы и репутации заключенного. Он быстро отодвинулся от нее, отвернулся, стиснул кулаки и напряг мышцы, но было уже слишком поздно. Он плакал и не мог остановиться.

– Черт побери! – полусердито-полужалобно воскликнул он, испытывая смешанное чувство ярости и стыда. – Почему я плачу? Что за дьявольщина со мной творится?

Эйлин увидела это. Она бросилась к нему, обхватила его голову другой рукой, а другой привлекла ее к себе с такой силой, что ему было нелегко освободиться.

– Милый, милый, милый! – восклицала она, бесконечно жалея его. – Я люблю тебя, я обожаю тебя. Пусть меня разрубят на куски, если это хоть как-то поможет тебе. Только подумать, что они довели тебя до слез! О, мой ненаглядный, мой дорогой мальчик!

Она еще крепче обняла его, продолжая гладить его голову свободной рукой. Она целовала его глаза, волосы и щеки. Немного спустя он отпрянул с восклицанием «Что за дьявол в меня вселился?», но она снова притянула его к себе.

– Это ничего, дорогой, не стыдись своих слез. Поплачь у меня на плече. Давай поплачем вместе. О, мой милый, мой хороший!

Через короткое время он успокоился, предупредил ее насчет Бонхэга, к нему вернулась прежняя невозмутимость, утрата которой так сильно потрясла его.

– Ты неподражаемая женщина, милая, – сказал он с нежной, будто извиняющейся улыбкой. – У тебя есть все, что мне нужно, и ты очень помогаешь мне, но тебе больше не надо беспокоиться обо мне, дорогая. Со мной все в порядке. Все не так плохо, как ты думаешь. Расскажи, как твои дела?

Но Эйлин тоже нельзя было так просто успокоить. Горести и обиды, включая его бедственное положение в тюрьме, оскорбляли ее чувство достоинства и справедливости. Только подумать, что ее прекрасного, замечательного Фрэнка довели до слез! Она нежно гладила его голову, в то время как в глубине ее существа нарастала смертельная и неукротимая враждебность. Будь проклят отец! Ее семья, да что ей до них? Только Фрэнк, ее Фрэнк имел значение для нее. Как мало значило все остальное по сравнению с ним! Она никогда ни за что не оставит его, а там будь что будет. Теперь, когда она молча обнимала его, в ее уме происходила ужасная борьба с прошлой жизнью, законом, судьбой и обстоятельствами. Закон – ерунда! Люди – зверье, палачи, враги, бешеные псы! Она была готова с радостью и восторгом пожертвовать собой. Она отправится куда угодно ради Фрэнка или вместе с ним. Она сделает что угодно ради него. Ее семья была ничто для нее, жизнь абсолютно ничего не значила. Она сделает все, что он захочет, все, что угодно ради его спасения, чтобы сделать его жизнь счастливой, но ничего для всех остальных.

Проходили дни. Когда контакт с Бонхэгом состоялся, жене Каупервуда, его сестре и матери было позволено время от времени посещать его. Его жена и дети поселились в маленьком доме, где он оплачивал их проживание, а его финансовые обязательства перед ней выполнял Уингейт, который платил ей сто двадцать пять долларов в месяц. Каупервуд сознавал, что этого недостаточно, но его финансовое положение в те дни было слишком зыбким. Окончательное крушение его прежних планов случилось в марте, когда его официально признали банкротом, и все его имущество было конфисковано в пользу его кредиторов. Требование городской администрации о возмещении пятисот тысяч долларов намного превышало стоимость реализации его активов, если бы не установленный размер пропорционального платежа, составлявший тридцать центов за доллар. Но даже так город не получил ни цента, поскольку из-за хитрой юридической уловки было объявлено, что администрация утратила право требования. Претензия не была оформлена надлежащим образом и не подана в надлежащее время. Таким образом, другие кредиторы могли претендовать на большую часть реальных денег.

К счастью, Каупервуд начал понемногу экспериментировать и видел, что его деловые отношения с Уингейтом приносят некоторую прибыль. Брокер ясно дал понять, что собирается быть предельно честным в отношениях с ним. Он взял на подработку двух братьев Каупервуда с очень скромным жалованьем; один вел его бухгалтерию и присматривал за конторой, а другой действовал вместе с ним на бирже, так как их места в этой организации не были проданы. Приложив значительные усилия, он смог пристроить Каупервуда-старшего на должность банковского клерка. После своего увольнения из Третьего Национального банка старик пребывал в глубоком и тягостном раздумье о том, что ему дальше делать со своей жизнью. Его сын опозорен! Потом ужас судебного процесса и тюремного заключения. После осуждения Фрэнка и его перевода в Восточную тюрьму он был похож на лунатика. Этот суд и эти страшные обвинения! Его сын – заключенный в полосатой робе, и это после того, как они с Фрэнком гордо выступали в переднем ряду успешных и уважаемых граждан. Как и многие другие в час горькой нужды, он обратился к Библии и находил на ее страницах некое утешение, которое мечтал обрести в молодости и о котором редко вспоминал в последние годы. Псалтирь, Книга Исайи, Книга Иова и Екклезиаст. Но он был слишком измучен своими бедами и большей частью не находил покоя в священных текстах.