Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Лилиан, я уже давно хочу поговорить с тобой кое о чем. Мне следовало сделать это раньше, но лучше поздно, чем никогда. Я знаю, тебе кое-что известно о моих отношениях с Эйлин Батлер, так что мы вполне можем открыто поговорить об этом. Да, я очень люблю ее, и она любит меня, и если я когда-нибудь выйду отсюда, то хотел бы жениться на ней. Ты могла бы дать мне развод, если захочешь, и сейчас я хочу поговорить с тобой об этом. Не думаю, что это стало большим сюрпризом для тебя, поскольку ты уже давно заметила, что наши отношения далеко не такие, какими они могли бы быть, и в данных обстоятельствах я уверен, что наш развод не будет слишком тяжел для тебя.

Он помолчал, ожидая реакции, но сначала миссис Каупервуд ничего не ответила. Когда он впервые признался в супружеской измене, ее первой мыслью было изобразить гнев или изумление, но после того как она встретилась с его серьезным, настойчивым взглядом, лишенным иллюзий, исполненным равнодушия к любым аффектациям, она поняла, что это бессмысленно. Он был настолько практичен по отношению к тому, что она считала личным и тайным, что это казалось ей бесстыдством. Она никогда не понимала, как ему удается с такой откровенностью относиться к жизненным тонкостям. Он с небрежной беспечностью говорил о вещах, которые, по ее мнению, следовало держать в секрете. У нее иногда горели уши от его откровенности, с которой он судил о случаях из светской жизни, но она считала это характерной чертой выдающихся людей, а потому в ответ обычно молчала. Некоторые мужчины поступали как им заблагорассудится, и общество не могло запретить им это. Вероятно, впоследствии Бог найдет управу, но она не была уверена даже в этом. Так или иначе, несмотря на его цинизм, властность и непосредственность, он был гораздо более интересным человеком, чем большинство тех солидных людей, главным достоинством которых была вежливость и скромность.

– Я знаю, – довольно мирно начала она, хотя и с гневными нотками в голосе. – Я все время знала об этом и ожидала, что однажды ты скажешь мне нечто подобное. Это чудесная награда за мою преданность тебе, но очень похоже на тебя, Фрэнк. Когда ты на что-то нацеливаешься, ничто не может остановить тебя. Тебе было недостаточно приятной домашней жизни и двоих детей, которых тебе следовало бы любить, но ты решил закрутить роман с этой тварью, пока ваши имена не стали притчей во языцех по всему городу. Мне известно, что она приходит сюда. Однажды я видела, как она уходит, когда я собиралась войти, и полагаю, всем остальным уже известно об этом. В ней нет порядочности, но ей все равно, этой испорченной, высокомерной девке, но я думала, что тебе будет стыдно, Фрэнк, стыдно продолжать в том же духе, когда у тебя до сих пор есть я, наши дети и твои родители, когда ты должен вести жестокою борьбу, чтобы снова встать на ноги. Если бы у нее было хоть малейшее чувство приличия, она бы сидела дома и не стала бы бесстыдно ходить сюда.

Каупервуд смотрел на жену с твердой решимостью. Из ее слов явствовало, что его давние наблюдения подтвердились и она решительно настроена против него, во всяком случае против его намерений. Физически она уже не была такой привлекательной, как раньше, а в интеллектуальном отношении не могла сравниться с Эйлин. Встречи с женщинами из высшего света, снисходившими до посещения его дома во времена процветания, убедительно доказали ему, что она также лишена светской утонченности и обходительности. В этом Эйлин была не намного лучше, но она была молода, восприимчива и обладала гибким мышлением. По его мнению, благоприятная возможность могла изменить Эйлин, в то время как для Лилиан все было бесполезно.

– Я скажу, как обстоят дела, Лилиан, – сказал он. – Не уверен, что ты правильно истолкуешь мои слова, но мы с тобой больше не подходим друг другу.

– Еще недавно ты так не думал, – с горечью перебила его жена.

– Я женился на тебе, когда мне был двадцать один год, – довольно жестоко продолжал Каупервуд, не обращая внимания на ее слова. – И я на самом деле был слишком молод, чтобы понимать, что делаю. Я был мальчишкой. Впрочем, это не имеет значения, и я не оправдываюсь. Суть в том, – хорошо это или плохо, важно или не важно, – что с тех пор я изменился. Я больше не люблю тебя и не считаю себя обязанным сохранять наши тягостные отношения, как бы ни судило об этом общество. У тебя одни взгляды на жизни, у меня другие. Ты считаешь свои взгляды правильными, и есть тысячи людей, которые согласятся с тобой, но для меня важно, что я так не думаю. Мы никогда не ссорились из-за подобных вещей, поскольку я не считал нужным ссориться из-за них. В нынешних обстоятельств я не думаю, что совершаю великую несправедливость, когда прошу тебя отпустить меня. Я не намерен бросать тебя или детей: ты будешь получать хорошее содержание, пока у меня будут деньги, чтобы отдавать их тебе. Но я хочу обрести личную свободу, когда выйду отсюда, – если это когда-нибудь случится, – и я хочу, чтобы ты освободила меня. Пока я здесь, ты будешь получать деньги и получишь гораздо больше, после того как я выйду отсюда и снова встану на ноги. Но лишь в том случае, если ты поможешь мне, а не будешь мешать. Я хочу и всегда буду помогать тебе, но только на своих условиях.

Он задумчиво разгладил полосы на тюремных штанах и одернул рукав куртки. Сидя здесь, он был больше похож на интеллигентного ремесленника, чем на важного коммерсанта. Миссис Каупервуд была исполнена негодования.

– Очень мило так говорить и так обращаться со мной! – драматически воскликнула она, встав с места и принявшись расхаживать в узком проходе между стеной и кроватью: два шага вперед, два шага назад. – Мне следовало бы знать, что ты был слишком молод и неопытен, когда женился на мне! Разумеется, ты думаешь только о деньгах и о собственных удовольствиях. Ты несправедлив, и никогда им не был. Ты думаешь только о себе, Фрэнк. Я никогда не видела такого человека, как ты. С самого начала этого романа ты обращался со мной, как с домашней собачкой; зато ты бегал к своей ирландской потаскушке и, должно быть, подробно рассказывал ей о своих делах. До последней минуты ты позволял мне верить, что я тебе небезразлична, а теперь вдруг заявляешь, что хочешь развестись. Я этого не допущу. Я не дам согласия на развод, и ты можешь даже не думать об этом.

Каупервуд слушал в молчании. Насколько он мог судить, его положение в этом матримониальном клубке противоречий было очень выгодным. Он был заключенным, в течение долгого времени обреченным на отсутствие личных контактов с женой, что естественным образом должно научить ее обходиться без него. Когда он выйдет, ей будет очень легко добиться развода с бывшим заключенным, особенно со ссылкой на его супружескую неверность с другой женщиной, которую он не будет отрицать. В то же время он надеялся уберечь доброе имя Эйлин. Миссис Каупервуд, если захочет, может назвать любое ложное имя при условии, что он ничего не будет оспаривать. Кроме того, она была не особенно сильной личностью, особенно в смысле интеллекта. Он мог подчинить ее своей воле. Теперь уже не было нужды что-то обсуждать: лед сломан, она представляет ситуацию, а время довершит остальное.