Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Батлер оказался в разделенном мире, в полном недоумении о том, что думать или что предпринять. Теперь его тягостное раздумье затянулось на месяцы, и все-таки он не нашел решения. Наконец, пребывая в каком-то мистическом отчаянии, сидя за столом в своем любимом кресле, он просто скончался, – усталый и безутешный человек семидесяти лет от роду. Непосредственной причиной смерти был разрыв левого предсердия, но переживания о судьбе Эйлин тоже сыграли свою роль. Его смерть нельзя было всецело отнести на этот счет; он был грузным человеком, склонным к апоплексическому удару, со склеротическими сосудами. В течение многих лет он вел малоподвижный образ жизни, значительно вредивший его пищеварению. Ему недавно миновало семьдесят лет, и его время пришло. Его тело обнаружили на следующее утро, с холодными руками, сложенными на коленях, и опущенной головой.

Его похоронили с почестями на кладбище при церкви Св. Фомы. На похоронах присутствовали многочисленные политики и городские чиновники, которые втихомолку обсуждали между собой, имел ли разлад с дочерью какое-то отношение к его безвременной кончине. Разумеется, были перечислены все его благодеяния, а Молинауэр и Симпсон прислали огромные венки из живых цветов в память о нем. Они очень сожалели о его уходе, ибо когда-то были неразлучной троицей. Но его не стало, и на этом их интересы заканчивались. В одном из самых коротких завещаний в истории города он передавал все свое имущество в распоряжение своей жены:

«Сим завещаю своей любимой жене Норе все мое имеющееся имущество, дабы она распоряжалась им по собственному усмотрению».

Такое завещание не подлежало иному истолкованию. Отдельный документ, заблаговременно и втайне подготовленный для нее Батлером, объяснял порядок распределения собственности после ее смерти. Это было настоящее завещание Батлера, замаскированное под ее завещание, и она не изменила бы его ни за что на свете, но он пожелал, чтобы она безраздельно владела его имуществом до своей смерти. Эйлин с самого начала получила долю, которая не менялась впоследствии. Согласно отцовскому завещанию, изменить которое миссис Батлер была не в силах, да и не имела такого желания, она получала 250 000 долларов после смерти матери. Ни этот факт, ни другие сведения, содержавшиеся в этом документе, не были оглашены миссис Батлер, которая сохранила его в качестве своего завещания. Эйлин часто гадала, хотя и не стремилась узнать, что было завещано ей. Она предполагала, что ничего, но ничего не могла с этим поделать.

Смерть Батлера неминуемо привела к изменению атмосферы в доме. После похорон члены семьи вернулись к подобию мирного продолжения прежней жизни, но это была лишь видимость. Кэллам и Оуэн не скрывали своего презрения к Эйлин, а она, хорошо понимавшая причину такого отношения, отвечала им взаимностью. Она вела себя очень надменно. У Оуэна были планы выставить ее из дома после смерти Батлера, но в конце концов он решил, что от этого не будет никакой пользы. Миссис Батлер, не желавшая покидать старый дом, была очень привязана к Эйлин, что повлияло на решение оставить ее в покое. Кроме того, любая попытка выдворить сестру повлекла бы объяснения с матерью, что было признано неразумным. Сам Оуэн был увлечен Кэролайн Молинауэр, на которой надеялся жениться как по соображениям ее богатства, так и по другим причинам, хотя он испытывал к ней самые нежные чувства. В январе после кончины Батлера, которая произошла в августе, Нора справила негромкую свадьбу, а следующей весной Кэллам последовал ее примеру.

Между тем после смерти Батлера контроль над политической ситуацией претерпел значительные сдвиги. Некий Том Коллинз, один из прежних подручных Батлера, а теперь самостоятельный игрок в четырех избирательных округах города, где он имел многочисленные салуны и контролировал другие греховные учреждения, претендовал на политическое признание. Молинауэру и Симпсону пришлось консультироваться с ним, поскольку он мог создать неопределенную ситуацию с распределением ста пятнадцати тысяч голосов, значительное количество из которых были фиктивными, но это не меняло опасного положения вещей. Сыновья Батлера исчезли с политической сцены и были вынуждены ограничиться конными трамваями и контрактным бизнесом. Помилование Стинера и Каупервуда, которому противился Батлер, так как, удерживая Стинера, он продлевал заключение Каупервуда, стало значительно более легким делом. Скандал с хищением из казначейства постепенно затихал; в газетах перестали как-либо упоминать о нем. По ходатайству Стэджера и Уингейта губернатору была направлена внушительная петиция, подписанная всеми известными финансистами и брокерами, где было указано на вопиющую несправедливость осуждения Каупервуда с настоятельной просьбой о его помиловании. Что касалось Стинера, в таких стараниях не было надобности; местные политики в любое время могли намекнуть губернатору, что пора бы освободить его. Лишь враждебность Батлера по отношению к Каупервуду объясняла их медлительность. Было невозможно отпустить одного и не помиловать другого, так что эта петиция после кончины Батлера прошла без помех.

Однако ничего нельзя было поделать до марта следующего года после смерти Батлера, когда Стинер и Каупервуд отбыли по тринадцать месяцев тюремного заключения, достаточно долгий срок, чтобы удовлетворить негодование протестующей общественности. За это время Стинер претерпел значительные изменения в своем физическом и духовном облике. Несмотря на то что городские чиновники, различными способами получавшие прибыль от его милостей, время от времени наведывались к нему и он получил практически полную свободу в пределах своей камеры, а его семья не осталась без внимания, он понимал, что его общественная и политическая карьера завершилась окончательно и бесповоротно. Иногда кто-то присылал ему корзинку с фруктами и заверениями, что его страдания скоро закончатся, он понимал, что, когда выйдет на свободу, ему придется полагаться лишь на прежний опыт страхового агента и торговца недвижимостью. Это было достаточно трудно даже в те дни, когда он пытался обрести минимальное политическое влияние. Каково это будет теперь, когда он имеет репутацию человека, обобравшего городскую казну на пятьсот тысяч долларов и отправленного в тюрьму на пять лет? Кто одолжит ему деньги для небольшого старта, хотя бы четыре-пять тысяч долларов? Те самые люди, которые время от времени отдавали ему дань уважения и заверяли, что с ним несправедливо обошлись? Никогда. Все они будут искренне утверждать, что у них нет свободных денег. Если бы он имел надежную гарантию, тогда другое дело, но в таком случае он не стал бы обращаться к ним. Единственным человеком, который действительно помог бы ему, был Фрэнк А. Каупервуд. Стинер мог признать свою ошибку, и Каупервуд с готовностью бы дал ему ссуду, не думая о возврате. Но из-за плохого понимания человеческого характера Стинер считал Каупервуда своим врагом и не имел ни мужества, ни здравого смысла, чтобы сблизиться с ним.