Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Как мило с вашей стороны! – с улыбкой заметил он. – Мне это нравится, – тут он заметил карандаш и блокнот, лежавший рядом с ней, и спросил: – Что вы делаете?

– Это всего лишь эскизы.

– Можно посмотреть?

– Там нет ничего особенного, – пренебрежительно сказала она. – Я неважная художница.

– Вы одаренная девушка! – энергично возразил он. – Пишете картины, рисуете, вырезаете по дереву, поете, музицируете, играете на сцене!

– И все это весьма посредственно, – вздохнула она, медленно повернула голову и отвела взгляд. В блокноте были собраны ее лучшие рисунки; там были наброски обнаженных женщин, танцоров и танцовщиц, зарисовки мужских торсов и бегущих фигур, головки и шеи спящих девушек, исполненные скрытой чувственности, этюды с изображением ее братьев и сестры, отца и матери.

– Восхитительно! – воскликнул Каупервуд, с первого взгляда оценивший это новое сокровище. Святые небеса, где были его глаза все это время? У его ног лежал самоцвет, невинный, чистейший, настоящая драгоценность. Рисунки указывали на чуткое восприятие; они создавали ощущение темной, неизбывной страсти.

– Для меня это прекрасные рисунки, Стефани, – просто сказал он и почувствовал странное, еще неопределенное прикосновение настоящей симпатии. Живопись была его величайшей любовью; она производила на него гипнотическое действие.

– Вы когда-нибудь изучали живопись? – спросил он.

– Нет.

– И никогда не учились драматическому искусству?

– Нет.

Она медленно и печально качала головой, но даже это движение было соблазнительным. Ее черные волосы странным образом волновали его.

– Я знаю, вы настоящая актриса, а теперь убедился в том, что вы прирожденная художница. И куда я смотрел раньше?

– О, нет, – вздохнула она. – Мне кажется, что я просто играю с разными вещами. Порой я плачу, когда задумываюсь, как буду жить дальше.

– В двадцать лет?

– Я достаточно взрослая. – Она лукаво улыбнулась.

– Стефани, сколько вам лет на самом деле? – осторожно поинтересовался он.

– В апреле мне исполнится двадцать один год, – ответила она.

– Ваши родители строги с вами?

Она легонько покачала головой:

– Нет, а почему вы так думаете? Они почти не обращают на меня внимания. Им куда больше нравятся Люсиль, Ормонд и Гилберт.

Ее голос жалобно зазвенел. Она пользовалась этим голосом в своих лучших выступлениях на сцене.

– Разве они не понимают, что вы очень талантливы?

– Думаю, моя мать считает, что у меня есть кое-какие способности. Но уверена, что отец так не думает. А что?

Она подняла глаза и устремила на него томный, жалобный взгляд.

– Стефани, я считаю вас замечательной девушкой, знайте это. Я впервые подумал об этом в тот вечер, когда вы рассматривали мою коллекцию нефрита. Меня словно осенило. Вы настоящая художница, но я был так занят, что не обратил на это внимания. Обещайте ответить на мой вопрос.

– Да?

Она тихо вздохнула, набрав побольше воздуха, и слегка выпятила грудь, глядя на него из-под черных локонов. Ее руки были аккуратно сложены на коленях. Потом она скромно потупилась.

– Послушайте, Стефани! Посмотрите на меня! Я хочу вам кое-что сказать. Мы с вами немного знакомы уже больше года. Я вам нравлюсь?

– Думаю, вы замечательный человек, – тихо сказала она.

– И все?

– Разве этого мало? – она улыбнулась и послала ему темный взгляд, в котором поблескивали искры.

– Сегодня вы надели мой браслет. Вы были рады получить его?

– О, да, – она тяжело задышала, притворяясь, что ей не хватает воздуха.

– Как же вы прекрасны! – произнес он, когда встал и посмотрел на нее сверху вниз.

Она покачала головой.

– Нет.

– Да!

– Нет.

– Полно же, Стефани! Встаньте рядом и посмотрите на меня. Вы высокая, стройная, грациозная. Вы подобны свежему ветру с Востока!

Она вздохнула и плавно повернулась к Каупервуду, когда он обвил рукой ее талию.

– Думаю, нам не следует этого делать, правда? – наивно спросила она и, задержавшись на мгновение, отпрянула от него.

– Стефани!

– Пожалуйста, мне лучше уйти.

Пылкий интерес Каупервуда к Стефани Плэтоу, появившийся на одновременно с началом преобразований чикагских трамвайных линий, привел к любовному роману, не менее серьезному, чем предыдущие. Однажды, после нескольких тайных встреч с ней, он, как обычно, снял квартирку в центральной части города, превратив ее в удобное место для свиданий.

Его разговоры со Стефани оказались не такими откровенными, как он рассчитывал. Несмотря на то, что она казалась даром судьбы в унылой прагматической атмосфере Чикаго, она была скрытной и загадочной. Беседуя с ней, когда они встречались за обедом, он вскоре узнал о ее честолюбивых устремлениях и мечте получать духовную поддержку от человека, которой поверил бы в нее. Он узнавал об актерах труппы и последние театральные сплетни, о ее семье и подругах. Однажды они сидели в уютной квартирке, которую он выбрал, он почувствовал надвигающуюся волну страсти и спросил, была ли она…

– Да, однажды, – простодушно ответила она.

Это стало настоящим потрясением для Каупервуда. Ему было приятно воображать ее невинность. Но она объяснила, что все произошло совершенно случайно, быстро и неумышленно с ее стороны. Она описала случившееся очень серьезно, трогательно, проникновенно и с таким глубоким разбором сопутствующих обстоятельств, что он был изумлен и даже растроган. Какая жалость! Она призналась, что это сделал Гарднер Ноулз, но его тоже нельзя особенно винить в случившемся. Это просто случилось. Она пыталась протестовать, но… Рассердилась ли она? Да, но потом ей стало жаль Ноулза, и она не стала причинять ему неприятности. Он был очаровательным молодым человеком, у него чудесная мать, сестра и так далее.

Каупервуд поражался, слушая ее. Его взгляды на жизнь вполне допускали отсутствие невинности у избранниц, но Стефани была прелестным существом, и случившееся с ней выглядело кощунством. Он думал, какими идиотами были родители, допустившие пребывание Стефани в такой «художественной среде» без строгого надзора над ней. Тем не менее, узнавая ее ближе, он понимал, что за Стефани было трудно уследить. Очевидно, она была легкомысленной, чувственной и безответственной. Как она может поддерживать дружеские отношения с мерзавцем Ноулзом! Однако она возражала и говорила, что после того случая между ними абсолютно ничего не было. Каупервуд не верил ей. Должно быть, она лжет, но она так нравилась ему! Она рассказывала романтично и возбужденно, и ее манера забавляла и увлекала его.

– Стефани, что же последовало за этим? – спросил он, охваченный любопытством. – Что было дальше? Что вы сделали?