Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Атмосфера сомнений и подозрений, в которой он с недавних пор был вынужден находится, постепенно начала угнетать и сердить его. Наедине с ним она была нежной и ласковой, но и при расставании оставалась веселой и жизнерадостной. Никогда в прошлом он не спрашивал любовницу, любит ли она его, он привык слышать этот вопрос, обращенный к себе.

Он считал, что благодаря своему богатству, положению и прекрасным перспективам, он способен своей личностью заинтересовать, привлечь любую женщину. Но Стефани была слишком молода и романтична, чтобы всерьез соблазниться славой и богатством, и его обаяние и мужественность недостаточно сильно удерживали ее. Она любила его на свой странный манер, в то же время увлекшись новым знакомцем, Форбсом Гарни. Высокий меланхоличный юноша с карими глазами и светло-каштановыми волосами был очень беден. Он приехал из Южной Миннесоты и теперь мучился выбором: податься ли в журналистику или стать писателем. В настоящее время он служил в мебельной компании – выбивал долги за мебель, купленную в рассрочку, и после трех был свободен. Находясь в смутных поисках своего места в жизни, он пытался приобщиться к миру чикагской журналистики, где и был обнаружен Гарднером Ноулзом.

Стефани познакомилась с Гарни в актерской студии. Она смотрела на его овальное лицо в ореоле кудрявых волос, на красиво вылепленные крупные губы, глубоко посаженные глаза и точеный нос и была тронута аурой смутной тоски, или, вернее, жаждой настоящей жизни, окружавшей его. Однажды Гарднер Ноулз принес стихотворение Гарни и прочитал его Стефани, Этель Такерман, Лэйном Кроссом и Ирмой Оттли.

– Вот послушайте, – сказал он и достал листок из кармана.

В стихотворении воспевался сад под лунным светом, аромат нежных соцветий, таинственный пруд и призрачные античные статуи, танцующие под звуки неземной музыки.

«Под пенье флейты и ритмичный звон / Незримых струн и рокот тамбурина».

Стефани помолчала, охваченная чувством, сродни ее собственному. Она попросила листок и прочитала стихотворение про себя.

– Думаю, это чудесно, – заключила она.

С тех пор она незаметно старалась держаться поближе к Форбсу Гарни, хотя не смогла бы сказать почему. Это не было кокетством. Она просто подходила и беседовала с ним о актерском мастерстве, о своих ролях и своих честолюбивых планах. Она набросала его портрет, как рисовала Каупервуда и многих других. Однажды Каупервуд обнаружил в ее блокноте три портрета Форбса Гарни, изображенного с идеальными чертами лица в романтическом стиле.

– Кто это? – поинтересовался он.

– Это Форбс Гарни, молодой поэт, который приходит в нашу студию. Он очаровательный юноша с бледным мечтательным лицом.

Каупервуд с любопытством рассматривал эскизы; потом его взгляд потемнел.

– Еще один поклонник Стефани, – шутливо заметил он. – Я присоединился к длинной процессии: Гарднер Ноулз, Лэйн Кросс, Блисс Бридж, а теперь еще и Форбс Гарни.

Стефани капризно надула губы.

– Что ты такое говоришь! Блисс Бридж, Гарднер Ноулз! Признаю, что они мне нравятся, но не более того. Они просто милые и добрые. Ты ведешь себя, как Лэйн Кросс, который бывает похож на глупую тетушку Полли. Что касается Форбса Гарни, то он изредка заходит к нам, как и многие другие. Мы едва знакомы.

– Ну, разумеется, – уныло произнес Каупервуд. – Однако ты рисуешь его.

Каупервуд не поверил ей. В глубине души он вообще не доверял Стефани. Однако он нежно любил ее – возможно, не в последнюю очередь именно по этой причине.

– Скажи мне правду, Стефани, – однажды обратился он к ней, – настойчиво, но деликатно. – Меня совсем не волнует твое прошлое. Мы с тобой достаточно близки для полного взаимопонимания. Но ты не рассказала мне всю правду о себе и Ноулзе, не так ли? Скажи ее сейчас. Я не обижусь. Я смогу понять, как это могло случиться. Это не изменит мое отношение к тебе, правда.

Стефани впервые оказалась застигнута врасплох, и сейчас не была настроена для словесной дуэли. Временами она сама задумывалась о своих запутанных отношений с мужчинами. По сравнению с Каупервудом, Кросс и Ноулз были мелкими людьми, однако Ноулз продолжал интересовать ее. По сравнению с Каупервудом, Форбс Гарни был нищебродом, однако он обладал тем, чего не было у Каупервуда, – печальным и поэтичным очарованием. Он пробудил в ней сочувствие. Он был таким одиноким! С другой стороны, Каупервуд был сильным, блестящим, обаятельным мужчиной.

Наверное, еще не вполне осознанное намерение прояснить свой моральный статус привело к тому, что она наконец сказала:

– Да, я не рассказала тебе всю правду об этом. Мне немного стыдно.

В конце ее исповеди, которая включала только Ноулза и уже поэтому была как минимум неполной, Каупервуд испытывал злость и негодование. К чему связываться с лживой проституткой? Было очевидно, что в двадцать один год она уже вела довольно беспорядочную и распущенную половую жизнь. В то же время в этой девушке было нечто столь своеобразное и притягательное, она по-своему была столь прекрасна, что он не мог отказаться от нее. Она чем-то напоминала ему самого себя.

– Ну ладно, Стефани, – сказал он, подавив желание сказать что-то оскорбительное или просто выгнать. – Ты странная девушка. Почему ты раньше не рассказала мне об этом? Ты действительно хочешь сказать, что я тебе не безразличен?

– Как ты можешь спрашивать? – укоризненно откликнулась она, ощущая, что совершила глупость, поторопившись со своим признанием. Вероятно, теперь она потеряет его, а ей этого не хотелось. Но его жесткий взгляд полыхнул ревнивым огнем, и она ударилась в слезы.

– О, лучше бы я тебе ничего не говорила! Тут все равно нечего говорить. Я не хотела!

Каупервуд был немного ошарашен. Он прекрасно знал человеческую природу и разбирался в женской натуре. Здравый смысл подсказывал ему, что этой девушке нельзя доверять, однако его влекло к ней. Может быть, она не лгала и ее слезы были настоящими.

– Ты совершенно уверена, что все это… что это больше не повторилось нигде и ни с кем?

Стефани вытерла слезы. Они находились в его апартаментах на Рэндольф-стрит, которые он использовал как место для свиданий.

– Мне кажется, ты меня совсем не любишь, – печально и укоризненно заметила она. – Думаю, ты меня совсем не понимаешь. Ты мне не веришь. Когда я рассказываю, как все было на самом деле, ты не хочешь ничего понять. Я не лгу, потому что просто не могу лгать тебе. Если ты так сомневаешься, то, наверное, нам лучше не встречаться. Я хочу быть откровенной с тобой, но ты мне не позволяешь…

Она замолчала с печальным и одиноким видом, в то время как Каупервуд со смутной грустью смотрел на нее. Что за странное влечение! Он не верил ей, однако не мог расстаться с ней.