Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Эйлин освободилась из его объятий и подошла к туалетному столику. Увидев, что ее волосы немного растрепались, она несколькими движениями поправила их. Потом провела пальцем по подбородку и вернулась к чтению, как ему показалось, с довольно угрюмым видом.

– Ну же, Эйлин, что случилось? – спросил он. – Ты не рада моему возвращению? Я знаю, что в последнее время тебе пришлось нелегко, но что было, то прошло. Разве не лучше верить в будущее?

– В будущее? Только не говори мне о будущем! Того, что есть, уже более чем достаточно.

– Мне не нравится, когда ты так говоришь, милая, – сказал он. – Тебе известно, что я всегда любил тебя и заботился о тебе. Ты знаешь, что так будет всегда. Я признаю, что сейчас есть масса мелочей, которые отвлекают меня и мешают мне быть дома чаще, как мне бы того хотелось. Но чувства мои к тебе остались неизменными. Надо думать, ты это видишь.

– Чувства! – неожиданно взорвалась Эйлин. – Чувства! Да, я знаю о твоих чувствах. Тебе хватает чувств, чтобы дарить другим женщинам нефритовые украшения и волочиться за каждой безмозглой девчонкой, которые попадаются у тебя на пути. Тебе не стоило возвращаться домой поздно вечером только потому, что ты не смог отправиться куда-то еще, и говорить со мной о чувствах. Мне все известно о твоих чувствах.

Она раздраженно откинулась на спинку стула и раскрыла книгу. Каупервуд серьезно смотрел на нее, ибо этот выпад в сторону Стефани стал откровением для него. Отношения с женщинами иногда становятся возмутительно запутанными и досадными.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил он, напустив на себя недоумевающий вид. – Я никому не дарил нефритовые украшения и не бегал за безмозглыми девчонками, как ты их называешь. Даже не знаю, о чем ты говоришь, Эйлин.

– Ох, Фрэнк, – устало, исподлобья отозвалась Эйлин. – Ты прожженный лжец! Почему ты стоишь здесь и врешь мне в глаза? Я так устала от этого; мне уже тошно это слышать. Откуда у слуг нашлось бы столько тем для разговоров о тебе, если бы это не было правдой? Я не приглашала миссис Плэтоу приехать ко мне домой и спросить, почему ты подарил ее дочери набор нефритовых украшений. Я знаю, почему ты лжешь: ты хочешь утихомирить меня, чтобы я молчала и дальше. Ты боишься, что я обращусь к мистеру Хейгенину, к мистеру Кокрейну, к мистеру Плэтоу или ко всем троим сразу. Ладно, можешь не беспокоиться по этому поводу. Я не буду. Но меня тошнит от тебя и от твоего вранья. Стефани Плэтоу – тощая жердь! Сесили Хейгенин – сладкая толстушка! А Флоренс Кокрейн – она похожа на дохлую рыбу! (Иногда Эйлин находила гениальные определения.) Если бы не память о том, как я вела себя по отношению к членам моей семьи в Филадельфии, если бы не разговоры, которые сразу начнутся и повредят твоим блестящим финансовым планам, то я бы уже завтра приступила к действию. Я бы немедленно рассталась с тобой. Только подумать, что я когда-то верила, будто ты на самом деле любишь меня или всегда будешь заботиться только обо мне! Теперь мне все равно. Продолжай, сколько угодно! Но я скажу тебе одну вещь. Тебе не стоит думать, что я собираюсь терпеть все это, как терпела в прошлом. Ты не будешь всегда изменять мне, и я не стану этого терпеть. Я еще не так стара. Есть масса мужчин, которые с радостью одарят меня своим вниманием, если ты не будешь этого делать. Однажды я сказала, что не останусь верной тебе, если ты изменишь мне, поэтому так и будет. Я тебе покажу! Я буду спать с другими мужчинами. Клянусь, я сделаю это!

– Эйлин, – тихо, умоляюще сказал он, сознавая тщетность очередной лжи в подобных обстоятельствах. – Ты не простишь меня на этот раз? Помирись со мной еще ненадолго. Иногда я сам себя не понимаю. Я не такой, как другие мужчины. Мы с тобой уже очень давно вместе; почему бы немного не подождать? Дай мне шанс и посмотри, смогу ли я измениться. Я смогу.

– Ах да, подождать еще намного. Ты можешь измениться. Разве я не ждала? Разве я не ходила по этой комнате ночами, день за днем, пока тебя здесь не было? Помириться с тобой… Да-да! А кто помирится со мной, когда мое сердце разрывается на части? Бог ты мой, – со страстной горечью добавила она. – Я несчастна! Как я несчастна! Как болит сердце!

Она прижала руки к груди, развернулась и вышла из комнаты той энергичной, стремительной походкой, которая когда-то, впрочем, как и сейчас, так волновала его. Увы! Ее чувства трогали его, но только как одно из проявлений жестокости и переменчивости этого мира. Он поспешил за ней (точно так же, как после инцидента с Ритой Сольберг) и обнял ее за талию, но она раздраженно оттолкнула его.

– Нет, нет! – воскликнула она. – Оставь меня в покое. Я устала от этого.

– Ты несправедлива ко мне, Эйлин, – с чувством произнес он, изображая предельную искренность. – Ты позволяешь одной-единственной измене стать вечной преградой между нами. Даю слово, что я не изменял тебе со Стефани Плэтоу или с любой другой девушкой. Да, я немного флиртовал с ними, но на самом деле ничего не было. Почему ты не придешь в чувство? Я не такой страшный злодей, каким ты меня рисуешь. Я занимаюсь большими делами, которые точно так же связаны с твоим будущим, как и с моим. Будь разумной, будь щедрой!

Последовал долгий спор с обычными обвинениями и встречными обвинениями, но наконец – из-за душевной усталости, из-за его осторожных ласк и неразрешимости все этой ситуации – Эйлин позволила ему временно убедить ее, что в их отношениях остались какие-то крохи любви и нежности. Ей было тошно и физически, и душевно. Даже Каупервуд, пытавшийся утешить ее, ясно понимал, что для доказательства реальности своей любви ему придется приложить значительно больше усилий, чтобы утешить и умиротворить ради ее, и что это практически невозможно при его нынешней жажде новых ощущений. Какое-то время между ними могло существовать хрупкое перемирие, но, судя по тому, чего она ожидала от него, с учетом ее страстности и прирожденного эгоизма, оно должно было продлиться недолго. Он будет продолжать, и если понадобится, то ей придется расстаться с ним; но он не мог остановиться или повернуть назад. Он был слишком страстным, а его темперамент был слишком сложным и многогранным, чтобы он мог сохранять верность только одному человеку.

Препятствия, которые могут возникать на пути великой карьеры, стремящейся к еще большему величию, бывают разными и необычными. В некоторых случаях сильный пловец может преодолеть любые встречные течения и жизненные водовороты. Других людей выручает случай или некая сила, которая приходит им на помощь; они сознательно или неосознанно вступают в союз с ней, и этот прилив уносит их дальше. Божественная воля? Не обязательно. Мы никак не можем понять ее. Духи-хранители? Многие верили в них и в результате потерпели полный крах (достаточно вспомнить о Макбете). Бессознательный дрейф к правоте, долгу и добродетели? Все эти ярлыки – творения смертных. Ничто не доказано, и все дозволено.