Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Принимал ли Каупервуд личное участие в этом? Ничего подобного. А Маккенти? Нет. В добротных твидовых костюмах и шелковых рубашках, они часто совещались в конторах Чикагской трастовой компании, в президентском кабинете железнодорожной сети Северного Чикаго и в библиотеке мистера Каупервуда. Там не происходило никаких мрачных сцен. Когда пришло время, коалиция Шрайхарта, Симмса и Макдональда не смогла одержать победу. Голоса получила партия мистера Маккенти. Некоторые наиболее коррумпированные олдермены потерпели поражение и покинули городской совет, но что такое горстка олдерменов? Новые избранники, с учетом их громких предвыборных обещаний, могли быть без особого труда подкуплены. Так что противники Каупервуда остались на своих позициях, но антипатия к нему заметно увеличилась, и общественное мнение целом склонялись к тому, что контроль Каупервуда над транспортной системой держится на чем-то весьма сомнительном.

Почти одновременно с этими бурными событиями в общественной жизни Чикаго редактор Хейгенин узнал о непристойных отношениях между Каупервудом и Сесили. Ему стало известно об этом не от Эйлин, которая больше не желала конфликтовать с Каупервудом по поводу его любовных похождений, а от некой ламы, работавшей редактором отдела светской хроники. Она проведала о слухах, невесть откуда появившихся в светском обществе, и, будучи обязанной Хейгенину за многочисленные услуги, не церемонясь, сообщила об этом своему шефу. Хейгенин, мало что понимающий в обыденной жизни, несмотря на свой журналистский опыт, сначала не мог этому поверить. Каупервуд был любезным и чрезвычайно трезвомыслящим человеком. Он слышал много разных вещей, связанных с его прошлым, но нынешнее положение Каупервуда в Чикаго, по его мнению, исключало мелочи такого рода. Поскольку речь шла о его дочери, он все же решил серьезно поговорить с Сесили, которая, не выдержав давления, призналась во всем. Она оправдывалась тем, что он был гораздо старше, что ей хотелось быть взрослой, но эти аргументы были внушены ей самим Каупервудом. Сначала Хейгенин ничего не предпринял, хотя подумывал отослать Сесили к ее тете в Небраску. Но, столкнувшись с ее упрямством и опасаясь влияния Каупервуда, который, кстати, подписал ему чек на сто тысяч долларов, решил сначала поговорить с ним лично. Это подразумевало разрыв отношений и некоторые финансовые затруднения, но чему быть, того не миновать. Он уже собирался нанести визит обидчику, когда Каупервуд, еще не знавший о ждущих его неприятностях в связи с Сесили и собиравшийся обсудить с Хейгенином новые предложения для городского совета, позвонил ему и пригласил пообедать. Хейгенин сильно удивился, но в некотором роде испытал облегчение.

– Я сейчас занят, – с трудом выговорил он. – Не могли бы вы сегодня зайти в мою контору в любое удобное время. Я тоже хочу кое-что обсудить с вами.

Каупервуд, полагавший, что речь идет о редакторской колонке или о новостях политики, которые могут представлять интерес для него, приехал в редакцию газеты после четырех часов дня. Владелец «Пресс» приветствовал его с очень серьезным, чуть ли не мрачным видом.

– Мистер Каупервуд, – начал Хейгенин, когда тот, нарядный и подтянутый, распространявший вокруг себя свое обаяние и приветливость, вошел в его кабинет. – Мы с вами знакомы примерно четырнадцать лет, и за это время мое отношение к вам было неизменно дружеским. Недавно вы оказали мне финансовую услугу. Я полагал, что в силу моей искренней дружбы вы ничем не огорчите меня. Совершенно случайно я узнал о вашей связи с моей дочерью. Недавно я поговорил с ней, и она призналась во всем. Мне представляется, что обычная благопристойность могла бы исключить мое дитя из списка обесчещенных вами женщин. Поскольку этого не произошло, я хочу сказать, что наши отношения не могут продолжаться. – При этих словах мистер Хейгенин побледнел. – Сто тысяч долларов, которые вы предоставили мне, я немедленно верну, а также надеюсь, что вы передадите мне пакет акций этой газеты. Другой человек, мистер Каупервуд, мог бы попытаться отомстить вам разными способами. У вас нет собственных детей, и вам не понимаете, что такое родительская любовь, иначе вы бы не нанесли мне столь тяжкое оскорбление. Полагаю, вы еще увидите, что такое поведение не приводит ни к чему хорошему ни в Чикаго, ни в другом месте.

Хейгенин медленно повернулся к своему столу. Каупервуд, терпеливо выслушавший его, не моргнув глазом, тихо сказал:

– По-видимому, мистер Хейгенин, у нас с вами разные точки зрения в этом вопросе. Вы не можете понять меня, а я не разделяю ваши взгляды. Акции, разумеется, будут возвращены вам сразу же после получения моего взноса. Больше мне нечего добавить.

Он повернулся и невозмутимо вышел, думая о том, как плохо утратить поддержку такого влиятельного человека, но и о том, что он может обойтись без нее. Просто глупо, как родители настаивают, чтобы их дочери были теми, кем они не желают быть.

После ухода Каупервуда Хейгенин долго стоял у стола, гадая, где он может быстро достать сто тысяч долларов, а также о том, что делать, чтобы дочь осознала ошибочность своего поведения. Он получил тяжелейший удар, да еще от человека, которого считал своим другом. Ему пришло в голову, что Уолтер Мелвилл Хиссоп, преуспевающий владелец двух газет, может прийти ему на помощь, а потом, когда «Пресс» поправит свои дела, он щедро оплатит долг. Он отправился домой, обескураженный превратностями жизни. Тем временем Каупервуд отправился в Чикагскую трастовую компанию посоветоваться с Видерой, а потом к себе домой, где стал обдумывать, как он может возместить эту потерю. Чувства Сесили Хейгенин и ее дальнейшая судьба меньше всего занимали его мысли.

Гораздо более серьезными были его раздумья о любовной связи, которую он недавно рискнул завязать с миссис Хосмер Хэнд, женой видного акционера и финансиста. Хэнд был солидным флегматиком, давно потерявшим первую жену. Несколько лет вдовства он занимался только своими финансовыми делами. В конце концов его немалое состояние, представительная внешность и высокое положение в обществе привлекли внимание миссис Джесси Дрю Барнетт, которая всевозможными ухищрениями убедила его жениться на своей дочери Кэролайн, привлекательной, умной, язвительной, расчетливой и веселой кокетке. Поскольку она была честолюбива и довольно бессердечна, мысль о миллионах Хэнда и выгодном ее положении в случае его безвременной кончины позволила ей игнорировать его непривлекательность и преклонный возраст и рассматривать его скорее в качестве богатого любовника. Разумеется, не обошлось без критики. Хэнда считали жертвой хитроумия Кэролайн и ее матери, но поскольку богатый финансист был просто зачарован, это вынуждало его друзей и будущих поклонников молодой жены быть вежливыми и обходительными. На свадьбе присутствовало множество гостей. Миссис Хэнд стала устраивать роскошные приемы, музыкальные вечера и чаепития.