Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Нет, не встретила, но мне и не нужно. Одного вполне достаточно.

– Что ты имеешь в виду? – мягко спросил он.

– Только то, что сказала. Одного достаточно.

– Ты хочешь сказать, что у тебя роман с Линдом?

– Я хочу сказать… – Он умолкла и вызывающе посмотрела на него. – Какая тебе разница, что я хочу сказать? Да, у меня с ним роман, но тебе-то что за дело? Почему ты задаешь вопросы? Для тебя не имеет значения, что я буду делать. Я тебе не нужна. Зачем ты пытаешься что-то выяснить? До сих пор я не изменяла тебе, не потому, что не хотела тебя огорчить. Допустим, я влюблена, и что с того? Какая тебе разница?

– Большая разница. Ты знаешь, что нужна мне. Почему ты так говоришь?

– Знаю, как я тебе нужна! – вспыхнула она. – Хорошо, я тебе кое-что скажу, – ярость от его холодности побуждала ее продолжать. – Да, я влюбилась в Линда, и более того. Я его любовница, и так будет впредь. Но какое тебе дело до этого?

После этого заявления, сделанного в пылу гнева, порожденного его долгим равнодушием, Каупервуд выпрямил спину, его глаза вспыхнули тем неумолимым огнем, которым он иногда встречал своих врагов. Он сразу же увидел много вещей, которые мог бы сделать, чтобы испортить ей жизнь и отомстить Линду, но после мгновенного размышления решил не делать этого. Им двигала не слабость, а ощущение превосходящей силы. Зачем ревновать? Разве он не причинил ей достаточно боли? Его холодная ярость превратилась в скорбь за Эйлин, за себя, за саму несправедливость жизни, опутанной узами желания и необходимости. Он не мог винить Эйлин – Линд в самом деле был привлекательным мужчиной. Каупервуд не хотел расставаться с ней или затевать ссору с ним, ему хотелось лишь на время отдалиться от нее: может быть, она сама решит бросить его? Может, он найдет женщину, которая будет нужна ему, и этого станет достаточно, чтобы оставить Эйлин. Но где она, такая женщина? Ему до сих пор не удалось найти ее.

– Эйлин, – тихо сказал он, – я не хочу, чтобы ты так ожесточалась из-за этого. Зачем? Когда ты это сделала? Расскажи мне.

– Нет, я не стану, – с горечью ответила она. – Это не твое дело, и я не скажу тебе. Зачем ты спрашиваешь? Тебе наплевать.

– Нет, мне не наплевать, – раздраженно, почти грубо откликнулся он. – Когда это случилось? Это, по крайней мере, ты можешь мне сказать. – Его жесткий, холодный взгляд постепенно смягчился, сменившись просительным выражением.

– Недавно, – через силу сказала Эйлин. – Наверное, около недели.

– Как давно вы знакомы? – с интересом спросил он.

– Четыре или пять месяцев. Я познакомилась с ним прошлой зимой.

– И ты сделала это специально – потому что влюбилась в него или потому, что хотела сделать мне больно?

Каупервуд все еще не мог поверить, что она разлюбила его. Эйлин раздраженно повела плечами.

– Я сделала это потому, что хотела, а не из-за ненависти к тебе, – отрезала она. – Как интересно, ты сидишь здесь и строишь из себя следователя после всего, что сделал со мной!

Она оттолкнула тарелку и начала подниматься из-за стола.

– Минутку, Эйлин, – просто сказал он, отложив нож и вилку и глядя на нее, сидевшую напротив, через красиво накрытый, под шелковыми абажурами стол, уставленный серебром и севрским фарфором, фруктами и изысканными блюдами.

– Я не хочу, чтобы ты так говорила со мной, – продолжал он. – Ты знаешь, что я не мелкий простачок. Ты знаешь, что бы я ни делал, я не собираюсь ссориться с тобой. Я понимаю, в чем твои проблемы. Я понимаю, почему ты так ведешь себя и как ты будешь чувствовать себя потом, если продолжишь в том же духе. Что бы я ни сделал… – он помедлил, охваченный внезапным чувством.

– Ах ни сделал? – воскликнула она, не в силах справиться со своими чувствами. Его спокойствие пробудило старые воспоминания. – Так вот, держи свое сочувствие при себе. Оно мне не нужно, я как-нибудь обойдусь без него. Лучше бы ты вообще не разговаривал со мной.

Эйлин оттолкнула тарелку с такой силой, что опрокинула бокал шампанского, и желтая пенистая жидкость растеклась по белоснежной скатерти, пока она бросилась к дверям. Она задыхалась от гнева, боли, стыда и сожаления.

– Эйлин! – позвал он и кинулся следом, не обращая внимания на дворецкого, который вошел в комнату, услышав звук отодвигаемых стульев. Семейные ссоры не были новостью для него. – Я знаю, ты хочешь любви, а не возмездия! Ты хочешь любить и быть любимой. Мне очень жаль. Не нужно так сердиться на меня, ведь я же не сержусь на тебя, – он схватил ее за руку и держал, когда он прошли в следующую комнату. К тому времени Эйлин была слишком возбуждена, чтобы понимать, что он делает.

– Отпусти меня! – сердито выкрикнула она со слезами на глазах. – Отпусти! Я же сказала, что больше не люблю тебя. А теперь я ненавижу тебя! – Она ненадолго вырвалась из его рук. – Не смей разговаривать со мной! Я больше не потерплю этого! Ты причина всех моих бед. Ты причина всего, что я делала и сделаю, и не смей этого отрицать! Ты увидишь! Ты увидишь! Я покажу тебе, что я сделаю!

Она изгибалась и уворачивалась, но он крепко удерживал ее в своих сильных объятиях, пока, как обычно, она не принялась безутешно плакать.

– Да, я плачу! – восклицала она сквозь слезы. – Но это ничего не меняет! Поздно! Слишком поздно!

Каупервуд, стоически переживающий клевету и шумиху осенней предвыборной кампании, был больше расстроен изменой Эйлин, чем вестью о том, что он настроил против себя всю чикагскую «общественность». Он не мог позабыть чудо тех первых дней, когда Эйлин была молода и полна любви и надежды. Это воспоминание красной нитью проходило через его мысли как отголоски далекой симфонии. Несмотря на бурную деятельность, он был вдумчивым человеком, поэтому живопись, драма и пафос разбитых идеалов не были чужды ему. Он не держал обиды на Эйлин, а лишь испытывал некую печаль от неизбежных последствий своего неуправляемого нрава, своего стремления к внутренней свободе. Перемены! Перемены! Неизбежный ход вещей. Кто может расстаться с совершенством, пусть даже с безрассудной любовью, без капли жалости к себе?

Но вскоре наступило шестое ноября вместе с шумными, странными выборами, которые привели к сокрушительному поражению. Из тридцати двух кандидатов от демократической партии, баллотировавшихся в городской совет, было избрано лишь десять, что дало республиканцами две трети голосов и полное большинство в совете. Разумеется, мистер Тирнан и мистер Керриган сохранили свои места. Вместе с ними от республиканцев пришел новый мэр и все его партийные соратники по списку, которые теперь должны были воплощать в жизнь свои теории о приличиях и добродетели. Каупервуд понимал, что это значит, и сразу стал готовиться к переговорам с противником. От Маккенти и остальных он постепенно узнал историю предательства Тирнана и Керригана, но не стал мстить им. Такова жизнь. За ними нужно будет тщательно присматривать в дальнейшем либо заманить их в ловушку и окончательно уничтожить. По их собственным словам, они с большим скрипом прошли в городской совет.