Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Выдающаяся личность, – пробормотал Каупервуд себе под нос, когда вошел в мастерскую фотографа с намерением выяснить, во что обойдется сама фотография и уничтожение фотопластинок. Он выяснил, что полусотни долларов хватит на все, включая пластинки и отпечатки. Присвоив с помощью этой уловки фотографию себе, он вставил ее в рамку и повесил на стене у себя в Чикаго, где во время поспешного вечернего переодевания он иногда останавливался посмотреть на нее. С каждым следующим осмотром его любопытство и восхищение только росло. Возможно, думал он, это и есть настоящая светская женщина, высокородная леди, воплощение того идеала, к которому лишь приближалась миссис Меррилл и многие другие важные особы.

Вскоре после этого, случайно оказавшись в Луисвилле, он обнаружил миссис Картер в весьма прискорбном положении. Ее дела пришли в полное расстройство. Некий майор Хагенбэк, весьма известный горожанин, умер в ее доме при необычных обстоятельствах. Он был состоятельным женатым человеком и формально проживал вместе с женой в Лексингтоне. Но, по сути, он проводил там очень мало времени, а в момент его смерти от сердечного приступа он находился в приятнейшем обществе мисс Трент, актрисы, которую он представил миссис Картер как свою подругу. Полицейские, через разговорчивого помощника коронера, были хорошо осведомлены обо всех фактах. Фотографии мисс Трент, миссис Картер, майора Хагенбэка и его жены, а также многие любопытные подробности, связанные с домом миссис Картер, уже готовы были появиться в газетах, когда в дело вмешался полковник Джиллис и другие, обладавшие немалым влиянием. Скандал был погашен, но миссис Картер находилась в расстройстве. Плата оказалась более высокой, чем она рассчитывала.

Ее бывшие друзья временно рассеялись, напуганные происшествием. Сама она утратила остатки мужества. Когда Каупервуд увидел ее, она горько плакала, и ее глаза покраснели от слез.

– Полно, полно, – увещевал он, увидев ее в темно-сером по такому случаю платье. – Расскажите, что вас беспокоит.

– О, мистер Каупервуд! – патетически воскликнула она. – У меня было столько неприятностей со времени вашего последнего визита! Вы слышали о смерти майора Хагенбэка, не так ли?

Каупервуд, кое-что узнавший от полковника Джиллиса, просто кивнул.

– Я только что получила полицейское предписание, что должна съехать отсюда, и мой арендодатель тоже прислал извещение. Если бы не мои дети…

Она театральным жестом промокнула глаза. Каупервуд заинтересованно кивнул.

– У вас есть место, куда вы могли бы отправиться? – спросил он.

– У меня есть летний дом в Пенсильвании, – призналась она, – но я не могу нормально переселиться туда в феврале. Кроме того, я беспокоюсь о своем заработке, ведь больше у меня ничего нет.

Она неопределенно махнула рукой в сторону гостевых комнат.

– Тот летний дом в Пенсильвании принадлежит вам? – поинтересовался Каупервуд.

– Да, но он мало на что годится, и я так и не смогла продать его. Я уже довольно давно пыталась это сделать, потому что Бернис он разонравился.

– И вы не откладывали деньги на черный день?

– Все, что я имела, уходило на содержание этого места и на обучение детей. Я пыталась дать Рольфу и Бернис шанс чего-то достичь самостоятельно.

При повторении имени Бернис Каупервуд взвесил меру своего интереса к этому вопросу. Ей бы не помешало небольшое содействие с его стороны. Кроме того, это означало возможное знакомство с ней.

– Почему бы вам не покончить с этим? – наконец спросил он. – Так или иначе, это нехорошее дело, если вы заботитесь о будущем ваших детей. Что будет, когда узнают! Вы ведь хотите вернуть дочь в светское общество, не так ли?

– О, да! – почти взмолилась миссис Картер.

– Вот именно, – подчеркнул Каупервуд, который, размышляя о чем-нибудь, неизменно переходил к отстраненной деловой манере общения. Однако в этом случае он исходил из гуманных побуждений.

– Тогда почему бы вам какое-то время не пожить в Пенсильвании, или, если это не подходит, отправиться в Нью-Йорк? Вы не можете оставаться здесь. Перевезите или продайте эти вещи, – он обвел комнату широким жестом.

– Я бы с радостью, – отозвалась миссис Картер. – Если бы я только знала, что делать дальше!

– Послушайтесь моего совета и пока что отправляйтесь в Нью-Йорк. Вы избавитесь от ваших здешних расходов, а я помогу с остальным, по крайней мере на первое время. Начните новую жизнь. Очень жаль, что так вышло с вашими детьми. Я позабочусь о мальчике, когда он подрастет. Что касается Бернис, – тихо добавил он, – она может оставаться в своей школе до девятнадцати или до двадцати лет, обзаведется связями в обществе, которые отлично послужат ей. Для вас важнее всего по возможности избегать встреч со старыми знакомцами из здешних мест. Разумно было бы съездить с дочерью за границу, после того как она закончит школу.

– Если бы я только могла, – с запинкой откликнулась миссис Картер и вздохнула.

– Сделайте то, что я предлагаю, а дальше посмотрим, – твердо сказал Каупервуд. – Будет прискорбно, если жизнь ваших детей окажется под ударом из-за подобного инцидента.

Осознав, что в облике Каупервуда, если он решит проявить щедрость, судьба предлагает ей выход из темницы надвигающейся нищеты, миссис Картер испытала желание дать выход благодарным чувствам, но она чувствовала некоторую его холодность и воздержалась. Его великодушная манера часто бывала необычно отчужденной, показывая дистанцию между ним и собеседником, если он не хотел поступить иначе. Сейчас он думал о возвышенной душе Бернис Флеминг и о том, какое значение она может иметь для него.

В то время, когда Каупервуд познакомился с ее матерью, Бернис Флеминг была воспитанницей женского пансиона сестер Брюстер, в ту пору расположенного на Риверсайд-Драйв в Нью-Йорке, одного из самых элитных учреждений такого рода в Америке. Престижа и связей Хэдденов, Флемингов и Картеров было достаточно, чтобы обеспечить ее поступление туда, хотя общественный статус ее матери к тому времени был уязвим. Высокая девушка, «трогательно худенькая», как Каупервуд воображал ее, с рыжевато-бронзовыми волосами того оттенка, который отдаленно напоминал волосы Эйлин, она не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал. Даже в семнадцать лет она выделялась на общем фоне исходившим от нее необъяснимым ощущением превосходства, которое подарило ей неистовое восхищение более заурядных сверстниц, чья растущая чувственность находила выход в воскурении фимиама перед ее алтарем.

Необыкновенная девушка! Даже в возрасте предполагаемых девичьих грез она глубоко понимала свою личность, свой пол, свое значение и вероятный вес в обществе. Светлокожая, с редкими веснушками, иногда сильно краснеющая, с необычно поблескивающими темно-синими глазами, с прямым носом, приятно очерченным ртом, полными губами и безупречным подбородком, она всегда двигалась с плавной легкой кошачьей грацией, находясь в совершенной гармонии с обстановкой. Один ее фокус в столовой, когда рядом не было воспитательниц, состоял в том, что она могла пройти, легко переступая ногами, между столами, поставив на голову на африканский манер шесть тарелками и кувшин, при этом ее плечи, шея и голова оставались неподвижными. Другие девушки умоляли ее повторить «волшебный трюк», как они это называли. Еще она любила закидывать руки за спину и на ходу имитировать позу Ники, крылатой богини победы, копия которой украшала зал библиотеки.