Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Для нее он был лишь другом ее матери. Каупервуд вдруг с необычной пронзительностью ощутил, что ее движения, сиюминутные позы, которые она принимала, исполнены дивного естественного очарования. Он хотел сказать об этом миссис Картер, но сдержался.

– Бодрящая игра, – довольно заметил он. – Вы тоже играете?

– Ох, когда-то играла, но теперь нет. Иногда я пробую сыграть один сет с Рольфом или Беви, но они разбивают меня в пух и прах.

– Беви? Кто это?

– Это уменьшительное от «Бернис». Так Рольф звал ее, когда был малышом.

– Беви! Звучит мило.

– Мне тоже всегда нравилось это прозвище. Оно как-то идет ей, хотя и не знаю почему.

Перед обедом Бернис вышла к ним, освеженная после ванны и одетая в легкое летнее платье, которое показалось Каупервуду сплошными оборками и выглядело особенно элегантным из-за отсутствия корсета. Но ее узкое, приятно осунувшееся лицо, и тонкие, но сильные руки особенно захватили его воображение. Она отдаленно напоминала Стефани, но ее подбородок был тверже и лучше очерченным, хотя и более агрессивным. Ее взгляд тоже был более проницательным и менее уклончивым.

– Итак, мы снова встретились, – заметил он с немного отстраненным видом, когда она вышла на крыльцо и бесшумно опустилась в плетеное кресло. – Последний раз, когда я вас видел, вы усердно трудились в Нью-Йорке.

– Нарушая правила. Нет, я забыла; это была самая легкая работа. Эй, Рольф, – равнодушно бросила она через плечо, – твой перочинный нож валяется в траве.

Оборванный на полуслове, Каупервуд выдержал короткую паузу и спросил:

– Кто победил в этой азартной игре?

– Конечно же, я. Я всегда побеждаю, когда играю в тетербол.

– О, вот как!

– Я имею в виду, только когда играю с братом. Он плохо двигается. – Она повернулась на запад (крыльцо выходило на юг) и посмотрела на дорогу, поднимавшуюся от Струдсберга. – Думаю, это Гарри Кемп, – добавила она, явно думая о своем. – Тогда он привезет мою почту, если что-то пришло.

Она встала и исчезла в доме, но вышла через несколько секунд и спустилась к воротам, которые находились примерно шагах в ста от дома. Она двигалась с таким изяществом, что Каупервуду казалось, будто она парит в воздухе. Щеголеватый юноша в голубом шелковистом пиджаке, белых брюках и туфлях, восседал на рессорной двуколке с высоким облучком.

– Два письма для вас, – прокричал он высоким голосом, почти фальцетом. – Я думал, их будет восемь или девять. Ну и жарища, правда!

Его манера держаться была лихой, но какой-то женственной, и Каупервуд сразу же записал его в болваны. Бернис забрала письма с приятной улыбкой и отошла, читая на ходу и даже не взглянув на почтальона. Вскоре он услышал ее голос из дома:

– Мама, Хаггерти пригласили меня к себе на последнюю неделю августа. Я думаю не ездить в Тэксид и отправиться к ним; мне нравится Бесс Хаггерти.

– Тебе придется принять решение, дорогая. Они будут в Тарритауне или в Лун-Лейк?

– Разумеется, в Лун-Лейк, – донесся голос Бернис.

Каупервуд подумал, что Бернис уже осваивается в светских кругах. Она взяла хороший старт: Хаггерти были богатыми управляющими угольных шахт в Пенсильвании. Состояние Харриса Хаггерти, о чьих родственниках она говорила, оценивалось от шести до восьми миллионов долларов. Эта семья принадлежала к высшему свету.

После обеда они поехали в «Сэдлер» на Сэдлерс-Ран, где устраивали танцы и «прогулки под луной». Из-за отстраненной манеры Бернис по пути туда Каупервуд впервые в жизни почувствовал, что начинает стареть. Несмотря на бодрость духа и тела он сознавал, что ему уже пятьдесят два года, в то время как ей только семнадцать лет. Почему же юношеские соблазны продолжают владеть им? Она была облачена в нечто фантастически воздушное из кружев и шелка, открывавшее гладкие плечи и стройную, царственную, неподражаемо вылепленную шею. По плавным очертаниям мышц он догадывался о силе ее рук.

«Наверное, уже слишком поздно, – подумал он, глядя на ее руки. – Я старею».

К свежести вечернего воздуха среди холмов примешивалась печаль.

«Сэдлер», куда они добрались после десяти вечера, был заполнен юными красавцами и красавицами из окрестных мест. Миссис Картер, привлекательно выглядевшая в бальном наряде серебристо-розового цвета, не сомневалась, что Каупервуд потанцует с ней. Он так и поступил, но его взгляд был прикован к Бернис, которая переходила из рук одного молодого франта к другому, ритмично двигаясь в хитросплетениях вальса и шотландской польки. Там был и новый модный танец с энергичными, быстрыми пируэтами: сначала танцоры поочередно выбрасывали ноги вперед, а потом разворачивались спиной к спине и повторяли все сначала. Бернис, грациозная и проворная, казалась Каупервуду воплощением непринужденной энергии, не сознающей никого и ничего вокруг, кроме духа самого танца как выражения нежнейших чувств, далекой неземной радости. Каупервуд смотрел и дивился.

– Бернис, – обратилась к ней миссис Картер, когда она подошла к ним, сидевшим под луной и обсуждавшим светскую жизнь в Нью-Йорке и Кентукки. – Ты оставила один танец для мистера Каупервуда?

Каупервуд, испытавший мимолетное раздражение, заверил, что он больше не собирается танцевать. Про себя он обозвал миссис Картер дурой.

– Думаю, мой список полон, – с томным видом отозвалась ее дочь. – Но, пожалуй, одно приглашение можно будет отклонить.

– Только не ради меня, пожалуйста, – попросил Каупервуд. – Премного благодарен, но я больше не хочу танцевать.

В тот момент он едва не возненавидел ее за холодную снисходительность, но все же не мог не восхищаться ею.

– Что за манеры, Беви? Сегодня вечером ты очень плохо себя ведешь.

– Прошу вас, – довольно резко вмешался Каупервуд. – Достаточно. Мне больше не хочется танцевать.

Бернис окинула его странным задумчивым взглядом.

– Но у меня есть свободный танец, – тихо сказала она. – Я всего лишь поддразнила вас. Вы потанцуете со мной?

– Разумеется, я не могу отказать, – холодно ответил Каупервуд.

– Тогда следующий танец наш, – сказала она.

Они пошли танцевать, но сначала он был настолько рассержен, что не мог успокоиться. Он чувствовал себя скованным и неуклюжим. Каким-то образом этой девчонке удалось пробить броню его природной выдержки. Но когда они перешли ко второй половине танца, ее воодушевление передалось ему, и он почувствовал себя более непринужденно, двигаясь в такт музыке. Она настроила его в непривычный унисон с собой.

– Вы прекрасно танцуете, – сказал он.

– Я люблю танцевать, – просто ответила она. Он обратил внимание, что она уже выросла настолько, чтобы составить подходящую пару в танце с ним.

Вскоре все закончилось.