Роза Малхолланд - Джанетта [litres с оптимизированной обложкой]

Тетя Ева слушала его с большим участием и состраданием, с любовью глядя на бедного мальчика.

– Но теперь, голубчик, ты стал моим сыном, – сказала она, – и я тебя оставляю здесь. Ты не пойдешь больше в Гленнамурк.

– Я должен идти туда, – сказал Пирс мрачно.

– Ты должен прежде всего слушаться своей матери. Я не хочу отпускать тебя к сэру Руперту.

– Я не хочу вовлекать в неприятности мистера Фицджеральда и вас. Я вернусь, но… Когда все будет улажено в Гленмалорке. А теперь я должен выполнить свой долг.

Тетя Ева посмотрела на него и вздохнула.

– Прошу тебя об одном, не уходи, пока я не вернусь, – сказала она. – Я переговорю обо всем с братом. Побудь тут с Джанеттой.

Как только дверь за ней затворилась, Пирс обернулся ко мне и быстро проговорил:

– Я ухожу, Джанетта. Я решился бежать, пока она не видит, иначе не уйду вовсе.

– О, Пирс, не уходи! Прошу тебя, останься с нами! – умоляла я.

Но он стоял уже у дверей.

– Я не хочу доставлять неприятности мистеру Фицджеральду. Если я останусь здесь, ему придется отвечать за мои поступки, а этого не должно быть. Наступают тяжелые времена, и я сам не знаю, что могу сделать!

– Но ты не сделаешь ничего дурного, Пирс? – воскликнула я с тревогой.

– Я не знаю, будет ли это дурно, Джанетта. Я сделаю то, что мне приказывает совесть. А теперь пусти меня, я должен уйти.

Я старалась удержать дверь, но он сильной рукой распахнул ее и быстро сбежал по лестнице. Я так и осталась стоять в дверном проеме, не смея никого позвать и помешать Пирсу. Когда тетя Ева вернулась, я бросилась к ней.

– О, тетя Ева, он ушел! Он не хотел оставаться, чтобы не навлекать неприятности на других! Не пробуйте звать его назад, он уже далеко. Он ведь бегает как ветер!

Тетя Ева остановилась посреди комнаты и закрыла лицо руками. Мне показалось, что она плачет.

Вскоре ни у кого уже не осталось сомнений, что сэр Руперт прибыл в Ирландию с единственной целью – лично присутствовать при выселении из Гленмалорка всех фермеров, от мала до велика. Воспользовавшись тем, что они были не в состоянии уплатить в срок завышенную арендную плату, он счел себя вправе лишить их крова. Говорили, что его раздражала близость селения к замку и что на этом месте он хотел устроить луга и пасти скот. Так ли это было на самом деле, наверняка никто не знал. Во всяком случае, сэр Руперт был достаточно богат, чтобы позволять себе всякие прихоти, и к тому же английские законы давали ему право поступать с арендаторами по своему усмотрению.

Мы с тетей Евой почти каждый день бывали в Гленмалорке. Когда она переходила из дома в дом и, держа детей на коленях, выслушивала и утешала каждого жителя, меня не покидала смутная уверенность, что она все устроит, все сделает! Я безоглядно верила в ее могущество.

Однажды ночью я никак не могла уснуть, и вдруг мне пришла в голову блестящая мысль. И как только я не додумалась до этого раньше!

Утром я сказала тете:

– Тетя Ева, вы знаете, вероятно, что у меня много денег, то есть будет много, когда я вырасту. Но скажите мне, не могу ли я получить достаточную сумму прямо сейчас, чтобы купить Гленмалорк у сэра Руперта? Ведь если бы эта земля стала моей собственностью, сэр Руперт не имел бы права выгонять оттуда людей?

– Милая ты моя девочка, – отвечала тетя Ева, целуя меня. – Идея у тебя замечательная, но, боюсь, неисполнимая. Твои опекуны не дадут тебе столько денег. Видишь ли, покупать сейчас Гленмалорк – все равно что выбрасывать деньги за окно. Сэр Руперт заломит за него страшную цену.

– Но все-таки, тетя Ева, могу я спросить об этом? Могу я поговорить с отцом?

– Конечно, дорогая. Будь я богата, я поступила бы точно так же.

Вечером я просунула голову в дверь кабинета, где отец сидел за письменным столом у лампы и читал.

– Это ты, Джанетта? Вижу по твоему серьезному виду, что у тебя какое-то важное дело.

– Папа, я хочу купить Гленмалорк у сэра Руперта, – заявила я решительно.

– Скромное желание, нечего сказать!

– Но разве у меня нет денег?

– У тебя их нет. Ты не можешь распоряжаться ими, пока не станешь совершеннолетней.

– Но я же могу обратиться к своим опекунам и попросить их об этом?

– Можешь, но едва ли из этого что-то выйдет. Деньги вложены в разные предприятия, и твои опекуны не захотят брать их оттуда.

– О, папа! – вскричала я. – На что же мне богатство, если я ничего не могу сделать! Я хочу купить землю, чтобы вернуть каждому фермеру дом и клочок земли, который он обрабатывает. Я не хочу брать с них деньги за камень и глину, на которых ничего не растет. Я хочу, чтобы люди трудились не напрасно, обрабатывая эту землю, и чтобы труд давал им возможность жить.

– О, моя маленькая благотворительница, подожди, пока вырастешь. Тогда будешь делать, что хочешь. А до тех пор придется подчиняться правилам и законам.

– Но, папа, я могу все-таки написать опекунам и изложить мою просьбу?

– Пиши. Я тоже прибавлю несколько слов, но не думаю, чтобы это привело к видимым результатам.

Письмо было написано, и ответ был такой, как предсказывал отец. Я должна была отказаться от надежды спасти жителей Гленмалорка. Но в душе я твердо решила, что когда достигну совершеннолетия, то помогу им. Как долго еще ждать!

Между тем фермеры еще раз обратились к сэру Руперту с просьбой пощадить их. Были собраны все деньги, какие только можно было собрать, но и этого оказалось мало. Сэр Руперт объявил, что он не простит ни пенни из того, что должен получить.

А Рождество все приближалось!

Оставалось всего несколько дней до срока, назначенного для выселения фермеров. Пастина вошла в нашу комнату, неся поднос с чаем, и мы заметили, что, когда она устанавливала чайный прибор, руки у нее дрожали, а на ресницах блестели слезы.

– Что с тобой, Пастина? – спросила я.

– О, мисс! Ничего, только… – она прижала кончик передника к глазам. – Только мать заболела. В пятницу ее выгоняют из дома, а она не в силах ступить ногой за порог. Она не доберется до богадельни и умрет посреди дороги.

Мертвая тишина, прерываемая только вздохами самой Пастины, была ответом на ее слова. Что же мы могли сказать? Мы сидели в теплой, уютной комнате, где топился камин и на столе был приготовлен ужин, а там!.. Мы не в силах были что-то сделать, чем-то помочь и стыдились собственной беспомощности.

Мать Пастины была лишь одной из бесчисленного множества несчастных жертв. В Гленмалорке было так много больных, стариков – куда им деваться? Маргарет склонила голову на стол и плакала от бессилия, от невозможности облегчить чужое горе. Рут и Хильда отвернулись к окну, чтобы скрыть свои слезы, я же чувствовала себя неизмеримо несчастней: я была богаче их всех и тоже ничего не могла сделать!