Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Став старше, мы научились играть на «струнах ее души», как говорил Егор Мальков.

Бывало, Егор или Сергей, завзятые киношники, бродят вокруг Надежды Поликарповны, молча вздыхая, и только поглядывают на нее страдальческими глазами.

— Что еще такое? — не выдержав, спросит она.

— Сегодня очень хорошая картина, — тихо, заученным грустным голосом говорит Сергей. — Говорят, просто замечательная…

— Так вы же были в кино три дня назад, — отвечает Надежда Поликарповна, заранее сдаваясь…

— Так то три дня назад, — вставляет Егор. — А сегодня совсем другая картина…

В конце концов она отправлялась к Федору Кузьмичу и долго, горячо доказывала ему, что детям нужны развлечения, что им и так непомерно много досталось и что она ручается — картина хорошая и полезная, да-да, очень даже полезная.

Сраженный ее доводами, а скорее просто настойчивостью, Федор Кузьмич устало махал рукой:

— Идите, что с вами поделаешь…

Я смотрю на ее немного скуластое, широкое, порядком уже постаревшее лицо и думаю о том, что, должно быть, новые обитатели «Розы ветров» хорошо изучили Надежду Поликарповну и, так же как мы когда-то научились, умеют играть на струнах ее души.

— Где Федор Кузьмич? — спрашиваю я.

— Не дождался тебя и пошел на Сухую балку.

— На Сухую балку? — удивляюсь я. — Что он там делает?

— То, что находит нужным, — отрезает Надежда Поликарповна.

Видно, до сих пор не может простить мне моей неточности.

Я наскоро обедаю и отправляюсь к Федору Кузьмичу на Сухую балку. Ведь я приехал специально для того, чтобы побывать на встрече друзей, через два дня мне уже надо уезжать обратно, а мы с ним еще по-настоящему и поговорить-то не успели.

Я иду улицей Чехова — окраинной улицей города — и выхожу к картофельному полю. За полем будет березовая роща, за рощей — Сухая балка.

Двое мальчиков идут позади меня — маленький и постарше.

— Курит, — говорит старший.

— Спичку бросил, — говорит маленький.

Я оборачиваюсь и спрашиваю:

— Кто вы такие, ребята?

Маленький прячется за спину старшего. Старший заливается румянцем так, что кажется, даже выгоревшие его волосы краснеют.

Однако он смело встречает мой взгляд.

— Мы из Ерусалимской слободы.

Это совсем другой конец города.

— Далеко забрались, — говорю я.

Ребята глядят на меня не спуская глаз. Маленький то выглянет из-за спины старшего, то спрячется.

— Ты что, играешь со мной? — спрашиваю его я.

Он снова прячется.

Я роюсь в карманах.

— Камушки любите?

— Какие камушки?

— А вот какие.

Я вынимаю из кармана два круглых, с неровными гранями осколка горного хрусталя, найденных мной нынешним летом на озере Байкал. Они сверкают на моей ладони, похожие на застывшие крупные дождевые капли.

— Хотите? — я протягиваю им хрусталики. Они глядят друг на друга. Думают. Потом старший протягивает загорелую руку:

— Хотим.

— Ты за себя говори. Может, товарищ твой не хочет?

Маленький, осмелев, подходит ко мне:

— А ну, дайте-ка…

— На, бери, — говорю я и, задержав его пальцы в своей ладони, спрашиваю: — Тебя как зовут?

— Кешкой.

— Его зовут Кешкой, — с готовностью подхватывает старший. — Это мой брат. А меня — Алексеем.

Он говорит спокойным, внушительным тоном взрослого. Так и сказал: «Алексеем», а не Лешей и не Алешей…

— Стало быть, мы с тобой тезки, — говорю я. — Меня тоже зовут Алексеем.

Теперь мы идем все вместе — я с Алексеем впереди, Кешка за нами. Вечер спускается над землей, и далеко на западе грохочет отдаленный раскат грома.

— Опять дождь будет, — говорю я.

— Опять? — усмехается Алексей. — Неужто вы давешний дождик за дождь считаете? Покапало чуть-чуть и перестало…

Он смотрит на запад, щуря глаза и прикладывая ладонь к бровям козырьком. Кажется, будто он подражает кому-то старшему.

— Должно, стороной пройдет, — замечает он. — А жаль. Нам бы сейчас здоровый дождина в самый раз…

Кешка топает сзади. Когда я оборачиваюсь, то вижу, как озабоченно и ревниво поглядывает он на осколки хрусталя в своей маленькой ладони. Теперь у него целых два камушка — Алексей отдал ему свой.

— Пусть играет, — небрежно замечает Алексей, — он маленький.

И решительно отворачивается от Кешки.

— Зачем вам дождь? — спрашиваю я Алексея.

Он не успевает ответить. Кешка выронил один камушек в траву и тут же заревел. Алексей стал искать, нашел.

— Смотри, не теряй больше, — строго говорит он Кешке. Потом вытирает мальчику нос, одергивает рубашонку и легонько подталкивает впереди себя. — Беги вперед, мы за тобой пойдем. Всюду за мной увязывается, — поворачивается он ко мне. — Без меня дома не сидит. Говорит, скучно.

— У тебя еще братья есть?

— Нет, — качает он головой. — Мы с ним одни. Матери у нас нет, отец работает на заводе. А он набалованный, один сидеть не может: даже в школу за мной идет. Ну что с ним поделаешь?

Голос Алексея звучит сердито, а глаза смотрят озабоченным, тревожным взглядом старшего.

Мы идем березовой рощей. Рыжие листья шуршат под ногой. Кусты волчьих ягод рассыпаны среди деревьев. Ягоды тяжелые, красные, налитые горьким и хмельным соком.

Кешка срывает крупную, ярко-красную ягоду, но Алексей мгновенно выбивает ее из его ладони.

— Не смей! — строго говорит он. — Отравиться захотел? — И разводит руками: — От него только отвернись — и готово. Что-нибудь всегда учудит…

Он не жалуется, не ищет сочувствия, а просто, как равный с равным, делится своими заботами. И веришь, забот у него поистине полон рот.

— А куда, собственно, вы идете, ребята? — спрашиваю я.

— На Сухую балку.

— На Сухую балку? И я туда же…

Вначале я было подумал, что заблудился. Потом огляделся. Нет, не может быть. Позади осталась березовая роща, вдали — желтый квадрат скошенного поля. Так и есть, Сухая балка.

Но как же она изменилась за то время, что я ее не видел! По краям зеленеют деревья, уже охваченные здоровым румянцем ранней осени. Низенькие кустарники ровными рядами окаймляют землю. Вдоль всего Поля тянутся квадраты, засеянные капустой, помидорами, морковью, картофелем. Огромный, ухоженный, заботливо возделанный огород.

Мы подходим ближе. В траве сидит Федор Кузьмич. Завидев меня, он машет рукой.

— Федор Кузьмич, — говорю я.

— Что Федор Кузьмич? Я-то знаю, как меня зовут, а вот ты каким был, таким и остался. Нет в тебе чувства времени, Гвоздь.

Он называет меня старой, привычной кличкой. Стало быть, не очень сердится.

Алексей и Кешка подходят к саженцам кленов. Алексей вынимает из кармана ножницы и начинает обрезать сухие листья. Кешка стоит рядом, крепко прижав к груди маленький кулак с хрусталиками.

— Совсем не та стала Сухая балка, — говорю я.