Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

— Так то ж чужие, а это мое, — настаивал сын.

Но отец был неумолим.

— Мне не холодно. И не проси, ничего не выйдет…

Невестка была, по обыкновению, любезна со стариком, предупредительна, готовила к обеду самые вкусные блюда, взяла билеты в театр.

Отец пошел с нею, но вернулся недовольный.

— Пьеса скучная, и актеры играют из рук вон плохо…

Невестка промолчала. А оставшись один на один с мужем, сказала:

— На него трудно угодить…

Однако продолжала быть с ним деликатной, тактичной. Ведь главным ее девизом было сохранять спокойствие в доме, чего бы это ни стоило.

И она твердо блюла свой девиз.

В воскресенье Потрашев взял отца, решил проехаться с ним по городу. Тайная мысль владела им — не только показать отцу город, его город, но и продемонстрировать, как он, его сын, известен и любим в народе.

Он сам вел машину. Останавливался чуть не на каждой улице, выходил из машины, здоровался с людьми представлял их отцу:

— Это — дворник, герой труда. Это — управляющий строительным управлением. Это — наш лучший работник торга.

Ему было отрадно от сознания, что все его знают и он знает всех. И особенно приятно было показать это отцу.

— Мой старик. Ленинградец… — представлял он его.

Отец вежливо, без улыбки протягивал руку.

Иные говорили ему:

— Хороший у вас сын…

Он отвечал серьезно:

— Это уж не мне судить…

И люди немного смущались и не знали, что сказать еще, а потом между собой говорили:

— Строгий папаша у нашего, кремень старик!

Вместе с отцом Потрашев заехал в общежитие текстильного комбината.

Неширокая улица была застроена новенькими, окрашенными в яркие цвета коттеджами.

В комнатах было чисто, уютно — тюлевые занавески на окнах, радиоприемник в красном уголке, половички на лестницах.

— Нравится здесь? — спрашивал Потрашев молодых работниц — ткачих, прядильщиц, ватерщиц.

Все отвечали одинаково:

— Очень даже нравится!

Потрашев поглядывал на отца, стараясь уловить на его лице удивление. Но лицо отца было непроницаемо. Он только спросил сына:

— И много таких общежитий в городе?

Потрашев подумал и ответил с затаенным сожалением:

— Пока еще не очень много.

Отец молчал, а Потрашев продолжал пояснять:

— Это была подлинно народная стройка. Весь город старался для нашего комбината.

Отец смотрел на него, слушал то, что он говорит, и было непонятно, то ли он соглашается с ним, то ли думает какую-то свою, известную ему лишь думу.

Вернувшись домой, старик сказал Игорю, внуку:

— Сегодня знакомился с вашим городом…

Игорь усмехнулся:

— Папа знакомил?

— Да.

Усмешка Игоря стала шире, откровенней.

— Папа был, разумеется, в своем репертуаре?

— Как это, в своем репертуаре? — не понял дед.

Игорь закинул голову назад, широко, простодушно улыбнулся, глядя прямым, открытым взглядом, и стал в этот миг очень похож на своего отца.

— Здоро́во, дядя Петя! Как жена, уже разродилась? А, привет, Фрося, что новенького? Когда на свадьбе гуляем? Так было? — спросил он деда.

Потрашев не выдержал, рассмеялся от души. Ну и артист, ничего не скажешь!

А Игорь сказал уверенно, категорично:

— Любит папа дешевую популярность. Хлебом не корми, дай покрасоваться перед народом.

Потрашев натянуто улыбнулся, но дед спросил серьезно:

— Что значит — покрасоваться перед народом?

— Ну, например, назвать дворника по имени-отчеству, — ответил Игорь, — или штукатура поздравить с днем рождения, похлопать по плечу чистильщика на улице, — так, чтобы видели все! — И повел глазом в сторону Потрашева. — Мне иногда думается, папа, что ты специально все имена-отчества наизусть, как стихи, заучиваешь, и когда у кого день рождения или свадьба… Что, неправда?

— Да ну тебя! — с досадой сказал Потрашев и посмотрел на отца.

Старик улыбался, но не сказал ни слова.

Спустя несколько дней Потрашев поспорил с отцом. Это была не ссора, скорее именно спор, но оба не хотели уступить друг другу.

Вечером, когда Потрашев вернулся домой, отец сказал:

— А все-таки неправильно вы делаете!

— Что неправильно? — спросил Потрашев, неохотно отрываясь от газеты.

— Я сегодня гулял по городу, видел ваш новый магазин «Двадцатый век».

— А что, хорош? — с гордостью спросил Потрашев. — Погоди, мы еще свою «Березку» откроем, не хуже, чем в Москве.

Он посмотрел на отца. Глаза старика казались грустными.

— Зеркала всюду, на окнах бархат, столики полированные, — сказал отец. — А возле автоматов с майонезом — очередь как отсюда до булочной.

Потрашев развел руками:

— Очередь. Это, так сказать, бич, который пока еще…

— А я бы вот что сделал, — перебил отец и загнул один палец. — Перво-наперво бархат долой, зеркала к черту, проще, проще надо все делать, а на эти деньги… — Он передернул плечами. — Ты знаешь, как живут рабочие с машиностроительного завода?

— С машиностроительного? — переспросил Потрашев, припоминая.

— Да, с машиностроительного. Магазин вот вы открыли, словно парикмахерский салон, для текстильщиков общежития возвели — сплошная показуха, понастроили дворцы в самом центре и гостей туда возите, — дескать, вот, мол, мы о рабочем классе заботимся, душой болеем…

— О чем ты говоришь? — сухо спросил Потрашев.

— А о том, что рабочие с машиностроительного до сих пор в бараках живут.

Потрашев неторопливо, аккуратно сложил газету. Он нарочно выгадывал время, чтобы сдержать себя. Сощурясь, посмотрел на отца.

— Ты откуда знаешь?

— Ходил по городу. Зашел на Мельничную улицу. Гляжу, хибарки стоят, ветер дунет — и развалятся. Лучше бы общежития приличные построили, переселили бы рабочих, а в вашем «Двадцатом веке» поменьше бы зеркал да бархата понасовали. На эти деньги можно бы, честное слово, новый дом отгрохать!

Потрашев постарался улыбнуться, но внутри у него все кипело.

— Ладно, — сказал он, заставляя себя говорить привычно мягко. — Не будем сейчас об этом…

— Почему не будем? — спросил отец.

Но тут вмешалась невестка. Она быстро заговорила о том, как много и упорно работает Игорь в институте, как устает, ни днем, ни ночью нет отдыха, и как это можно до такой степени загружать студентов…

Отец не слушал ее, все порывался перебить, говорить о своем, но она не сдавалась, продолжала жаловаться на педагогов, на общественную нагрузку, сетовала на ослабевшее здоровье Игоря и в конце концов одержала победу: старик устало нахохлился и уже не пытался перебить ее.

Так разговор об общежитии заглох в самом начале. Но Потрашев затаил некоторую обиду на отца.

Чего он лезет не в свое дело? Зачем вмешивается туда, куда ему вовсе не следует вмешиваться?

Отец был беспокойным и в общем-то бестактным. Потрашев давно уже жил отдельно и даже не представлял себе, что старик стал таким бестактным и назойливым!