Миклош Залка - Осада

Когда же вся группа прошла мимо, Петер Фёльдеш с облегчением вздохнул и застегнул ширинку.

— Это так-то мы торопимся в бой за святое отечество? — вдруг услышал Петер чей-то голос за своей спиной. Мгновенно обернувшись, он схватился за оружие.

— Не вздумай палить в меня, скотина! Лучше закури, да и мне дай курнуть.

— Кто ты такой? — Голос Петера дрожал от испуга.

— Скот из общего стада!

Фёльдеш достал из кармана сигареты и угостил неизвестного.

— Огонек есть? У меня лично нет ни спичек, ни сигарет.

— Может, мне за тебя еще и покурить? — Петер усмехнулся, сунув себе в рот сигарету, чиркнул спичкой и прикурил. — В этих краях часто проверяют документы?

— Сейчас, думаю, не очень… — прошептал незнакомец. — Вечером была большая облава… полевые жандармы проводили… Но сейчас русские уже находятся в городском парке… через полчаса они, пожалуй, будут здесь…

— Примут ли таких, как мы, вон в том доме? — осмелился спросить Петер.

— Не советую туда соваться, — ответил незнакомец после небольшой паузы. — Привратник там нилашист: наверняка продаст, а вот если чуть дальше пройдешь, есть там один полуразрушенный дом, хотя снаружи он и кажется целым: там в развалинах запросто спрятаться можно.

— А ты не сможешь дать мне какое-нибудь гражданское барахлишко? Переодеться хочу…

— Знаешь, старина, что у меня есть, тебя вряд ли устроит…

— Правда, денег у меня нет и в помине, но позже расплачусь, — прервал незнакомца Петер. — Хочешь, расписку дам, а то мне как-то неохота пропадать из-за этой проклятой формы…

— На кой черт мне твои деньги, — перебил Петера незнакомец. — За то, что я тебе дам, и спасибо-то жалко говорить, не то что деньги платить. — Он тихо засмеялся. — Потом вернешь, если сможешь. Пошли!

Петер Фёльдеш послушно пошел за мужчиной.

Через полчаса Петер вышел из дома уже в гражданском одеянии, не считая шинели и сапог. Автомат он повесил на плечо. Разжился и едой, получив от своего благодетеля большой кусок густой мамалыги. Дойдя до угла, Петер бросил автомат в кучу мусора и смело направился в разрушенный дом. Найдя удобный закуток среди развалин, Петер подостлал под себя полу шинели и, свернувшись калачиком, накрылся другой полой прямо с головой, чтобы хоть немного согреть себя собственным дыханием. «Пока до дома доберусь, замерзну… Хорошо, если русские не задержатся… Ничего, как-нибудь не замерзну…»

Через минуту он уже спал как убитый.

Шел третий день, как батарея расположилась в небольшом селе, а командир батареи, невысокого роста казах, лейтенант Илья Ахмадинов, жил в самом крайнем доме, занимая в нем так называемую чистую комнату. Удивляло молодого двадцатидвухлетнего лейтенанта то, что хозяева дома — мадьяры — почему-то упрямо называли его капитаном Ильей, чем всегда смущали его. Правда, вскоре он несколько успокоился, узнав, что мадьяры всех советских солдат независимо от национальности называли русскими, а любого офицера величали господином капитаном. Не понимая истинной причины этого, Ахмадинов считал венгров странным народом и очень сожалел, что не говорил по-венгерски, а ему так хотелось расспросить их, почему они живут так бездумно и бессмысленно, как ему тогда казалось.

В чистой комнате, которую в России обычно называют горницей, было холодно, так как в ней и печки-то даже не было. Лейтенант никак не мог понять: почему эту комнату здесь называют чистой, хотя в ней на всем лежит толстый слой пыли, и почему вся семья хозяина ютится вшестером в маленькой комнатушке, когда большая комната пустует понапрасну? Обратил он внимание и на то, что когда хозяева заходили в его жилище, то перед этим подолгу вытирали ноги о лежавший у порога половичок. «Словно к какому большому начальнику заходят…» Лейтенант обошел все дома в селе, которое скорее походило на хутор, и в каждом из них имелась своя чистая комната, нетопленная и пыльная, в которой стояла лучшая в доме мебель, на полу лежали ковры, а на окнах висели тюлевые занавески, в то время как все семейство ютилось в страшной тесноте в какой-нибудь крохотной комнатушке, обставленной старым хламом. Ахмадинову все это казалось довольно странным, будто в этих краях не вещи существовали для людей, а, наоборот, люди жили ради вещей. Снедаемый любопытством, лейтенант как-то спросил об этом у заместителя командира дивизии по политчасти. Тот засмеялся и ответил: «Что, Ахмадинов, встретился лицом к лицу с капитализмом и удивляешься, не так ли?» — «Но, товарищ полковник, ведь они же бедные… едят картошку да хлеб… кусок сала — это для них уже роскошь; коровы нет, но зато в доме имеется чистая комната». Замполит снова улыбнулся: «Послушай, Ахмадинов, капитализм потому и является капитализмом, что он разъедает все общество сверху донизу. При нем и маленький человек, отравленный его идеями, непременно стремится стать большим, или, говоря иными словами, разбогатеть. Вот бедняк и начинает обманывать сам себя, тешит себя иллюзией, что, мол, и у него кое-что имеется, а если и на самом деле что заимеет, то бережет это больше зеницы ока и порой даже не пользуется им. Придет время, и эти люди поймут, что они жили не так, как следовало бы…» Лейтенант понимающе закивал, хотя в его голове все равно никак не умещалась такая западная премудрость, и ему стало от души жаль этих странных венгров.

А вообще-то лейтенант с хозяевами ладил. Правда, Ахмадинов довольно редко находился дома, а когда и бывал, то старался по возможности поменьше встречаться с хозяевами, которые относились к нему с чрезмерным подобострастием, от которого у офицера порой даже живот сводило. Стоило ему только попросить что-нибудь (большей частью кипяток, чтобы заварить чай), как все семейство — от деда до внука — чуть ли не в драку бросалось выполнять его просьбу. Ахмадинов невольно подумал, что эти люди, видимо, точно так же лебезили и угодничали и перед гитлеровскими и венгерскими солдатами, когда те стояли у них в доме на постое. Ему же очень не хотелось, чтобы его, советского офицера, принимали, как их, и потому он обращался к хозяевам крайне редко. Правда, лишить себя удовольствия выпить стакан горячего чая он не мог, тем более что его комната напоминала ледник, в котором он никак не мог согреться.

На их участке фронта установилось временное затишье. Кольцо окружения вокруг Будапешта замкнулось, и часть, в которой служил лейтенант Ахмадинов, получила небольшую передышку. Ахмадинов слышал, что гитлеровское командование усиленно готовится к прорыву кольца окружения, но сам он не верил в такую возможность. Развернув на столе топографическую карту и немного поразмыслив над создавшимся положением на данном участке фронта, лейтенант пришел к выводу: окруженные в венгерской столице войска обречены на гибель, что, видимо, понимает и германское командование, а раз это так, то гитлеровцы не такие уж набитые дураки, чтобы попусту жертвовать своими людьми, хотя… «Хотя они уже сейчас точно знают, что проиграли войну, и все-таки продолжают бессмысленное кровопролитие…» Во всяком случае, для себя лично Илья сделал вывод, что их полк, несомненно, будет находиться здесь до успешного завершения всей Будапештской операции.