Миклош Залка - Осада

— А я и не знал, что ты можешь доставать боеприпасы к трофейному оружию, — усмехнулся замполит. — Я думал, тебя интересует лишь само оружие.

Ахмадинов смотрел на небо и молчал.

— Выходит, и боеприпасами ты тоже… — замполит покачал головой. — Порой ты бываешь как ребенок, Илья…

И снова с неба послышался самолетный гул, который быстро нарастал, а через несколько секунд в разрывах облаков показались самолеты противника.

— Слепов! — услышал лейтенант голос замполита. — Я забыл тебя похвалить за сбитый самолет…

Штурмовики снова начали пикировать, освобождаясь от бомб, которые с воем понеслись к земле.

Земля содрогнулась от взрывов.

Ахмадинов сжал губы: «Ты лучше не забудь поговорить с пим о ЧП и о том, как ему выкарабкаться из этой некрасивой истории с козой…»

На горизонте показались первые танки.

Ахмадинов схватил телефон, но он уже не работал. Бросив трубку, лейтенант выругался, а затем сказал:

— Знаешь что, замполит… — И, не получив ответа, обернулся и увидел, что тот лежит с рассеченной головой. «Иван Васильевич…» — вдруг вспомнил Ахмадинов имя и отчество своего заместителя, которого он так никогда и не величал, а называл запросто Иваном. Чтобы не заплакать, Илья до боли закусил губу.

Слепов сидел на корточках на дне окопа и, не стесняясь, плакал, вытирая слезы кулаком.

— Не реви! — прикрикнул на него лейтенант и, выбравшись из окопа, пригнувшись побежал на ОП четвертого взвода.

— Товарищ лейтенант, связь прервана… — доложил командир взвода, увидев командира батареи.

Ахмадинов кивнул:

— Это я уже знаю, а каковы потери?

— Убит заряжающий, и раненые имеются.

В этот момент на склоне холма показались гитлеровские солдаты: они шли цепью.

— Приготовиться к бою! — бросил лейтенант, поднося бинокль к глазам. «Нужно будет задействовать казаков: теперь их очередь показать, на что они способны…» — решил он.

— Разрешите, товарищ лейтенант…

Ахмадинов обернулся и увидел Слепова с карабином в руках. Слезы на глазах солдата еще не обсохли.

— Не реви, — тихо произнес командир. — Беги к казакам, пусть они отсекают пехоту!

Солдат бросился выполнять полученное приказание.

Когда казаки открыли огонь по гитлеровцам, снова, уже в который раз, налетели штурмовики. Они, сбросив бомбы, начали поливать огневую позицию батареи из пулеметов. Из-за склона холма медленно выползали танки, ведя огонь с ходу.

— Огонь! — громко крикнул лейтенант.

Раздался орудийный выстрел. Головной танк вздрогнул, но все же продолжал ползти вперед и лишь спустя несколько секунд загорелся.

Сбоку от НП взорвался снаряд. Взрывной волной Ахмадинова сбило с ног. Выругавшись, офицер встал и посмотрел в сторону орудия, возле которого, кроме сержанта, никого не было видно. Командир орудия сам заряжал пушку.

— Действует? — выкрикнул Ахмадинов, но сержант его не услышал. Тогда офицер вскочил и, делая большие прыжки, подбежал к орудию. Припав к прорези прицела, он начал наводить его на цель.

— Огонь! — скомандовал он по привычке и сам дернул за шнур.

Пушка содрогнулась от выстрела, однако снаряд разорвался, не долетев до танка. Лейтенант чертыхнулся. И в тот же момент выстрелил танк, снаряд которого разорвался перед самой огневой позицией, осыпав ее комьями земли и осколками.

Ахмадинов снова припал к прицелу. Пот заливал ему лицо. Вдруг он почувствовал удар в грудь и живот. Сжавшись от боли, офицер ухватился за щит, чтобы не упасть. Жадно хватая ртом воздух, Илья прижал обе руки к груди и медленно сполз на землю.

Когда лейтенант открыл глаза, то увидел над собой склонившегося Слепова, который тяжело дышал.

«Он сейчас снова заплачет…» — мелькнуло в голове у офицера. Едва шевеля губами, он прошептал:

— Иди… к орудию…

Но солдат не разобрал шепота командира.

— Батарею разбили!.. Артиллерия по нас бьет… — Однако слова Слепова уже не доходили до сознания Ахмадинова.

— К орудию… — прошептал лейтенант и хотел было поднять голову, но сил на это у него уже не хватило. — К орудию… — прохрипел он, корчась от резкой боли.

На миг наступила тишина. Слепов прислушался. «Кажется, идут…» Рукавом шинели он вытер потный лоб, а затем побежал к орудию, крикнув на ходу:

— Идут!..

Взяв в руки снаряд, он сунул его в ствол и навел орудие на ближайший танк, который угрожающе полз прямо на него. «Ну, ну, давай ближе!..» Слепов дернул за шнур. Когда орудие вздрогнуло, он открыл затвор и, вложив снаряд в ствол, только тогда взглянул на танк: тот уже дымился.

Слепов навел орудие на второй танк и снова дернул за шнур. Яркая вспышка ослепила солдата, и он уже не видел, как загорелся второй танк.

По склону холма один за другим степенно ползли «тигры», но лейтенант Ахмадинов уже не видел их. Скорчившись, он лежал на дне окопа; рев приближавшихся танков болью отдавался в его голове.

А в это же самое время на склоне другого холма, хорошо замаскировавшись, лежал русский капитан, корректировавший огонь артиллерии. Позади него расположились двое солдат с рацией.

— Наша батарея полностью уничтожена. Танки противника в сопровождении пехоты вышли на ОП батареи. Прошу поставить заградительный огонь. Передаю координаты… — сухим голосом передал капитан.

Ахмадинов был еще жив, когда начали рваться снаряды, взрывы которых заглушили рев танковых моторов. «Наши… стреляют… — мелькнуло в мозгу ослабевшего Ильи. Ему казалось, что он произнес эти два слова вслух, на самом же деле он лишь беззвучно пошевелил губами. — Ведут огонь…» И тут же дернулся от нового приступа боли, затем вдруг вздрогнул всем телом и медленно вытянулся во всю длину…

— …Да исполнится воля твоя, господи!.. — Лёринц Шани низко наклонил голову. Так он никогда раньше не молился. Когда он изредка бывал в церкви, то машинально шептал слова молитвы, так как ее читали все, кто стоял вокруг него. В глубине души Лёринц считал, что ходить в церковь молиться — обязанность чисто женская, ибо молитва приносит утешение только слабым, но сейчас он сам чувствовал себя слабым и потому решил помолиться.

В импровизированной молельне — это был угол, отгороженный простынями, — царил полумрак, воздух был тяжелым и в довершение ко всему сильно пахло табаком. Шани, как никогда, хотелось тишины и спокойствия, но всевозможные звуки с улицы проникали и в подвал. Взглянув на распятие, Лёринц еще раз прошептал:

— Да исполнится…

Занавеска, отделявшая «молельню» от общего помещения подвала, вздрогнула, а на стене обозначилась чья-то тень.

— Разрешите, господин… — шепотом произнес кто-то и, не дожидаясь ответа, вошел за занавеску; опустившись на колени, молитвенно сложил руки и зашептал слова молитвы по-латыни.