Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Кто это? — спросил я. Мне показалось, она сказала «Габон», но я не был уверен. Эргу был из Габона.

Она махнула рукой.

— Так, никто. Люди, — сказал она. — Все несчастные, все больные. — Она перевела глаза на Томми и вдруг спросила: — Ты зачем устроил пожар, Томми Папас? Ты хочешь свести свою тетю в могилу?

При этом вопросе я вздрогнул. Мы все как-то привыкли, что прямых вопросов Томми задавать нельзя.

Томми с закрытыми глазами сидел на стуле задом наперед.

— Там, в уборной, воняло. Какашками и пуками. (Томми выразился гораздо грубее.)

Тетя Бесс бросила салфетку на стол.

— Иди к себе в комнату, мальчик, и не выходи, пока не разрешу.

Томми вышел из-за стола и поплелся наверх.

— Ты сказала «Габон»? — тихо спросил я, когда Томми ушел. Было видно, что она в мерзком настроении, и мне не хотелось сердить ее еще больше. Но все же мне было любопытно.

— Что?

Я небрежно подцепил вилкой капусту брокколи.

— Да по телефону. Ты сказала «Габон».

Она опять махнула рукой и ответила:

— Не помню. Ешь давай. — Через несколько минут сказала: — Просто сумасшедший дом какой-то, — и исчезла на кухне.

После обеда, идя к себе в комнату делать уроки, я остановился у двери папиного кабинета и заглянул внутрь. Я любил эту комнату. Она была маленькой и аккуратной, стены были обиты кедровыми досками, издававшими запах свежести, которого так не хватало остальному дому. Массивная бронзовая настольная лампа испускала мягкое свечение и оставляла в тени вторую половину стены. Папа всегда забывал выключить свет. Я зашел, чтобы погасить лампу, но, зайдя, решил просмотреть письма от женщин, предлагавших папе жениться на них.

Он все получал потоки таких писем, и в то утро у него на столе я видел эти конверты знакомых пастельных оттенков. Обычно он оставлял эти письма лежать нераспечатанными, пока их не набиралась целая стопка, а потом выбрасывал. Вместо того чтобы потом шарить наугад в корзине для бумаг, я решил просмотреть эти письма в тиши кабинета в надежде найти фотографии голых женщин, которые, случалось, бывали в некоторых из них.

Я сразу же нашел три стопки писем в ящике стола, каждая была перетянута резинкой. На верхнем письме одной из стопок папа написал: «Обдумать». Все конверты в этой пачке были вскрыты. Я вынул одно письмо и стал читать:

«Дорогой мистер Папас!

Я работаю в Приюте для детей с проблемами общения. Я помощник психотерапевта, и работа, которую мы здесь выполняем, чтобы помочь детям, по различным причинам не способным нормально общаться, это ежедневное приближение к чуду.

На нашем попечении в округе Данбери более 500 детей, и, к сожалению, мы очень задолжали с оплатой налогов. Нас финансируют частные лица…»

Я перестал читать и засунул письмо обратно в пачку, решив, что в ней голых женщин не будет.

На второй пачке была пометка «Разное». Эти письма все были от банков и бирж, и для меня там не было ничего интересного. На третьей пачке было написано «Выбросить», и именно в ней, вероятно, было то, что я искал.

В поисках фотографий я тщательно просмотрел эти письма. После неспешного осмотра я выбрал конверт со штемпелем «Беттенфорд, Айова», перевернул его оторванной стороной вниз и потряс им. Как и следовало ожидать, мне на колени выпали две фотографии. На обеих был малый пудель в ковбойской шляпе, а на шее у него был шарф в красную и черную клетку. В краткой подписи говорилось: «Нам тоже одиноко! Позвоните нам. Лора и Брендан». Разочарованный, я засунул фотографии обратно в конверт.

Я быстро вскрыл второй конверт, и так же быстро разочаровался во второй раз. Письмо было от Общества Живой истории, ассоциации исследователей Гражданской войны, которую папа несколько раз упоминал. В письме говорилось:

«Дорогой мистер Папас!

Доктор Стивен З. Ларсон из Дартмута сообщил мне о вашем большом состоянии. Я надеюсь, что вы сочтете возможным просмотреть приложенный список литературы о нашем Обществе и о последних проведенных нами мероприятиях. Вы убедитесь, что мы отчаянно нуждаемся в материальной поддержке. Мы будем благодарны за любое проявление вашей щедрости.

Простите, пожалуйста, формальность письменного обращения, но я был не в состоянии до вас дозвониться.

Мы надеемся, что вы не забудете о наших…»

То, что я принял за фотографию, оказалось брошюрой «Вторая жизнь Мананаса». На обложке на фоне профиля Авраама Линкольна были изображены два солдата в форме времен Гражданской войны. Разочарованный, я вложил брошюру обратно в конверт. Наконец, огорченный неудачами, я наугад выбрал еще одно письмо и вскрыл его, хотя, ощупывая его, фотографии я там не чувствовал.

«Теодор Папас,

нам с вами надо встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. Мне не хочется, чтобы меня тут считали бандитом, но права свои я знаю. Возможно, мы с вами придем к соглашению, и тогда оба останемся довольны. Я скоро буду в Чикаго, и тогда мы все сможем обговорить.

Бобби Ли Андерсон »

Я посмотрел на это письмо, затем свернул его и положил в карман. Внизу послышался папин голос. Он вернулся раньше, чем я ожидал.

Весь следующий день у меня ужасно крутило в животе, и я был не в состоянии сосредоточиться на том, что говорила мисс Грейс, такая милая и нежная с голубой лентой в волосах. Я представлял себе, как могут складываться наши отношения с Бенджамином на футбольном поле. Несмотря на все мои старания быть оптимистичным (может быть, Бенджамин будет в хорошем настроении, может быть, Бенджамину не представится возможность ударить меня, Бенджамин, возможно, побоится Мориса, в Бенджамина может ударить молния), так или иначе все сценарии оканчивались одним: Бенджамин сидит у меня на груди и удар за ударом крушит мне нос.

Футбольная лига находилась в ведении Уилтонского округа. В школе собственной футбольной команды не было. В ней была только команда по американскому футболу. Почти всю тренировку я с несколькими другими мальчиками простоял на боковой линии, стараясь держаться как можно дальше от Бенджамина, который по какой-то странной причине не проявлял ко мне никакого интереса, а, наоборот, полностью сосредоточился на выполнении упражнений. Наш тренер, мистер Петерсон, невысокий мужчина с избыточным весом и густыми усами, нависавшими надо ртом, как занавес над сценой, показался мне приятным человеком, по крайней мере, он не орал и не ругался, что, как я думал, полагается делать всем тренерам. Говоря очень ровным, почти приветливым тоном, попытался объяснить мне несколько приемов, но ни один из них я был не в состоянии освоить. Через каждые несколько минут я смотрел на часы, ожидая, когда тренировка окончится и я смогу пойти домой и поиграть с Чарли Гавернсом в «Мистер Верб», новую компьютерную игру для освоения правил грамматики.