Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Надо было об этом позаботиться, черт подери, — сказал дядя Фрэнк. — Мы же спонсируем это чертово шоу.

Доктор Филд взглянул на папу, который все еще не отошел от известия, что у него есть личный раб. Рядом с нами из сияющего на солнце микроавтобуса вышло еще двое солдат янки, которые, с истинно военной сноровкой, тут же стали разбирать и устанавливать решетку для барбекю.

— Что же, откровенно говоря, даже не представляю, как все это устроить… — сказал доктор Филд.

Дядя Фрэнк оборвал его:

— Я хочу быть одним из этих военных, и все, — сказал он, щелкнув пальцами, — Грантом или Ли.

— Фрэнк, — мягко возразил папа, — Гранта здесь не было, он не участвовал в этой битве.

— А где, черт подери, он был?

Папа вздохнул.

— Он был на западе.

— А Ли где был?

Папа прочистил горло.

— Ли, он был… — голос у него зазвучал совсем тихо. — Ли был в другом месте.

Грудь у дяди Фрэнка раздулась, а подбородок, казалось, вот-вот оторвется и взлетит вверх.

— Профессор Папас, можно вас на два слова? — спросил доктор Филд.

Пока папа с доктором Филдом, отойдя в сторону, обсуждали создавшееся положение, дядя Фрэнк опять надел свои солнечные очки и сложил на груди руки.

— У вас должна быть форма, — сказал он.

— Мистер Папас, — улыбаясь, сказал вернувшийся доктор Филд, — думаю, мы нашли решение. Вы будете работать в интендантстве у сторонников Союза.

Сначала дядя Фрэнк никак не отреагировал на эту новость, но потом взорвался:

— В интендантстве! Вы из меня повара хотите сделать! Чертова повара!

— Главного повара, — быстро вставил папа.

Дядя Фрэнк переводил глаза с папы на доктора Филда и обратно, потом с шумом выдохнул:

— Ли или Грант, кто-то из них должен быть здесь, — заявил он. И бурей пронесясь мимо нас, растворился в океане солнечного света, солдат и решеток для гриля.

— Ну что же, — сказал доктор Филд, — пожалуйста, доктор Папас, следуйте за мной.

Он вывел нас с автостоянки и повел на поросший леском холм. Мы вступили на узкую тропинку, покрытую мягкими коричневыми сосновыми иголками, и сердце у меня забилось. Впереди раздавался рокот барабанов, топот солдатских ног. Мы вышли из леса и вновь оказались на открытом месте, залитом солнцем. Папа взял нас с Томми за руки.

Внизу под нами, на широком, покрытом травой поле, маршировали сотни солдат. Они передвигались небольшими группами, и мы видели синхронные движения ног серых и голубых квадратов подразделений. Их ботинки били по земле, поднимая пыль с пунктуальностью маятника. Мимо катились пушки, укрепленные на тележках с несуразно огромными колесами, их тянули черные лошади с дикими глазами за шорами. По сторонам поля на солнце четко были видны десятки серых и голубых палаток. Когда марширующий духовой оркестр в самой середине поля грянул «Дикси», я почувствовал комок в горле.

Доктор Филд взглянул на нас и улыбнулся.

— Добро пожаловать на Буйволову тропу, доктор Папас.

Папа окаменел, а рот у него беспомощно открылся.

— Манассас, — прошептал он, — Манассас.

— Этот макаронный салат просто божественный, — сказал Мидас Джонсон. — Умереть и не встать.

Мы с Томми сидели в тележке для гольфа, стоявшей краю леса, приканчивали свой завтрак и слушали, как Авраам Линкольн пел заключительный куплет «Олд Мэн Ривер».

— Если этот лысый старпер споет еще хоть одну песню… — сказал Мидас.

Несмотря на то, что нам говорили, день тянулся довольно медленно. Сначала прошло несколько соревнований на военные упражнения, в которых солдаты маршировали по полю туда-сюда, а доктор Филд и доктор Хантер их судили. Потом был до ужаса скучный конкурс на лучшую форму, который никак не кончался, а за ними последовало состязание в стрельбе из винтовок, но папа заставил нас встать так далеко, что мы ничего толком не разглядели. В заключение был ряд речей, по сути, просто лекций, посвященных битве и ее роли в истории. И в течение всего этого потока событий никто так ни слова и не сказал о нашей с Томми роли знаменосцев. У меня появилось чувство, что нас просто бросили.

— Я хочу домой, — сказал Томми.

— И я тоже, — сказал Мидас Джонсон, потягивая воду из бутылки.

— Мальчики!

Я обернулся и увидел папу, шедшего к нам вместе с сержантом Харди, у которого в руках были маленький сотовый телефон и бокал вина. Сначала я даже не узнал папу. Он шел необычно быстрым шагом, а руки у него ритмично раскачивались по бокам.

— Все в порядке? — спросил он. Он сильно вспотел, и под мышками формы у него были большие темные круги. Но он улыбался.

— Да!

— Пап, я хочу воевать! — сказал Томми.

— Да, сейчас все начнется. Поскольку я не знаю, где ваш дядя, пойдите-ка, посидите с тетей. — Он показал на другой конец поля, туда, где были места для зрителей. Там, на самом верху, как мне показалось, я увидел тетю Бесс.

— Да нет, мы здесь побудем. Нельзя нам поближе? — Все же мы были слишком далеко от поля битвы.

— Там может быть опасно, — сказал папа. — По-моему, здесь вам будет хорошо.

— С ними все будет в порядке, Стоунволл, — пообещал Мидас. — Не беспокойтесь.

Папа быстро взглянул на Мидаса. Первым его официальным распоряжением в качестве Стоунволла Джексона было освобождение этого раба и приказание сидеть вместе с нами, смотреть на соревнования и есть с нами ланч.

Тут мы увидели, что к нам приближается маленький человечек на инвалидной коляске с мотором, подпрыгивавшей на кочках и качавшейся из стороны в сторону. Красное знамя, прикрепленное к спинке коляски, висело тряпкой в жарком, неподвижном воздухе.

— Боже мой! — воскликнул папа. — Это же Отто! Я думал, он умер. Помню, что посылал его жене открытку с соболезнованиями.

— Мы получили вашу открытку, профессор Папас, и очень веселились по этому поводу, — сказал Отто, когда его коляска подъехала и остановилась, как вкопанная, в нескольких дюймах от нас. На нем была перекрахмаленная форма конфедератов, на лацкане которой было приколото много медалей с синими и красными ленточками. Если не считать того, что он был на коляске, вид у него был энергичный и жизнерадостный, и я даже подумал, не была ли эта коляска частью инсценировки, например, если его персонаж уже получил ранение.

— Доктор Хиллкрист, — начал папа, — даже не знаю, что вам сказать. У нас на факультете тогда объявили…

Отто протестующе поднял руку, остановив папу.

— Ваша открытка была далеко не единственной, хотя и последней. — Глаза у него были умные и ясные, и когда он говорил, его бородка-эспаньолка дергалась в такт словам, как движущаяся цель. Он бросил на меня взгляд, но не выказал никакого интереса. Потом повернулся к папе: — Я здесь, чтобы высказать вам, насколько я возмущен. Роль Стоунволла Джексона должен был исполнять я, но, благодаря свалившемуся на вас богатству, вы вдруг приобрели влиятельных друзей в этом Обществе. Поздравляю вас. Уверен, что вы прекрасно справитесь, учитывая, что у вас было два или три дня на подготовку роли человека, на исследование жизни которого я потратил двадцать восемь лет.