Евгений Левандовский - Огнем опаленные

— Спасибо за науку, папа. Только нам не надо ссориться. Думаю, некрасиво получится, если оставленный без средств к существованию любимый сын пойдет к тебе на работу и попросит твоего начальника написать письмо на твою личную подмосковную дачу с просьбой выслать одинокому сыну немного денег.

— Негодяй! Я убью тебя! — Разъяренный отец с кулаками бросился на Дмитрия.

Но Дмитрия он не убил. Даже не ударил. Отец легко загорался, но так же мгновенно и остывал — чувство благоразумия и осторожности было в нем необыкновенно сильно. Дмитрий знал это. Поэтому на следующий день он уехал, бросив на прощание «любимым» родителям:

— Если денег не хватит, пришлю телеграмму на дачу.

И он действительно скоро прислал им телеграмму и сразу же получил требуемую сумму.

Так и повелось с тех пор у них в доме. То на школьные каникулы, то просто, как он выражался, чтобы «встряхнуться», Дмитрий на несколько дней уезжал из города. В городе сын «мелкого служащего», как он звал теперь своего отца, «встряхиваться» опасался — мешало врожденное чувство осторожности и благоразумия.

После окончания десятилетки Дмитрий не пошел ни в институт, ни на работу.

— Годик надо отдохнуть, осмотреться, — заявил он родителям.

И уехал. Где он был, чем занимался — родители не знали. Телеграммы с требованием выслать деньги приходили из разных городов.

Война застала Дмитрия на подмосковной даче, и он не сразу поверил в ее реальность. «Это меня не касается», — решил он. Только через неделю до него дошел ужасный смысл всего, что произошло: «Ведь меня могут забрать в армию. Могут убить». И он помчался домой: «Отец все может. У него колоссальные связи. Пусть знает — в армию я не пойду».

Дома он застал заплаканную мать — она только что проводила в армию отца. На имя Дмитрия лежала повестка из военкомата.

Часть, в которую попал Дмитрий, находилась на отдыхе, но уже через две недели ее бросили в бой. После тяжелых боев был оставлен Смоленск. Части медленно отходили все дальше на восток.

«Какой смысл подвергать себя смертельному риску, — думал Дмитрий. — Все равно скоро конец. Немцы в своих листовках пишут, что большинство крупных городов уже в их руках. Скоро возьмут Москву, и тогда все пропало».

Надо что-то делать. Воспользоваться листовкой — пропуском — и перейти к немцам? Нет. Это не подходит. Надо скрыться и переждать. Немцы возьмут Москву, установят новый порядок, а тогда, оглядевшись, можно будет решать, что дальше делать.

После очередного боя наши части стали отходить. Дмитрий заранее наметил укромное место в лесу, в котором решил остаться. Первым делом он сжег документы. Потом шел лесом, стараясь держаться подальше от дорог и населенных пунктов.

В густом лесу выбрал подходящее место, построил землянку. Три дня Дмитрий устраивал свое убежище, затем пошел на разведку, осмотреться. Километров через пять вышел к небольшой деревушке.

Три дома обозначались только обгорелыми печными трубами. Остальные тоже носили следы недавно прошедшего фронта. Покосившиеся, простреленные снарядами, с сорванными крышами. В деревне не чувствовалось признаков жизни. Локтев прошел по домам. Порылся на чердаках, в подвалах. Нашел старую рваную рубаху, брюки, замасленную телогрейку и еще какую-то рвань. В одном подвале разыскал немного картошки, в чулане немолотую рожь. Все это собрал и вернулся в свою землянку.

Следующий день потратил на штопку и стирку собранного барахла, которое затем надел на себя. Теперь Локтев выглядел вполне приличным парнем в рабочей одежде. Он был доволен собой. Война ушла далеко на восток и скоро кончится. Устроился хорошо, спокойно. Он даже не очень беспокоился, что может встретиться с немцами. На нем не написано, что он красноармеец.

Прошло около месяца. Дмитрий зарос, опустился, и теперь вряд ли кто-нибудь признал бы в нем того пижона, каким он был прежде.

Однажды, возвращаясь из очередного похода в деревню, сгибаясь под тяжестью мешка с картошкой, Дмитрий получил удар сзади и, еще не успев ни о чем подумать, упал лицом на землю. На него навалились, крепко сдавив вывернутые назад руки. Кто-то проворно ощупывал карманы. Вынули пистолет. После этого отпустили. Локтев приподнялся, сел. Лицо от удара о землю болело, из разбитой губы сочилась кровь.

Дмитрий огляделся. Перед ним стояли трое. В телогрейках, сапогах, военной форме, но без знаков различия. В руках немецкие автоматы, но по виду русские.

— Кто вы такие и что вам от меня надо?

— Ты, мил человек, с вопросами погоди. Спрашивать пока будем мы. Кто такой? Куда? Откуда? Врать не советую. Земляночку твою мы уже нашли. Пистолет твой — вот он.

Локтев рассказал, что он попал в окружение, отбился от части, а теперь сидит здесь в лесу и не знает, что делать.

Ему вернули пистолет, сказав, что отныне он будет в их группе красноармейцев, попавших в окружение. Всего их девять человек. Они организовали боевую группу, нападают на немцев, бывают в окрестных деревнях. Километрах в пяти у них большая землянка, вдоволь продуктов.

Локтев быстро прижился. Правда, раньше одному ему было спокойнее, но зато здесь было хорошо с питанием.

Командир группы Иван Овчаренко приблизил его к себе, и Локтев стал его ближайшим помощником.

На первых порах Дмитрию казались странными порядки, которые установил Овчаренко в группе. Потом постепенно разобрался. Изо всей группы, кроме Локтева, еще только четверым доверял Овчаренко. Эти четверо вместе с Дмитрием и Иваном всегда оставались в лагере. Остальных Овчаренко лично разводил на посты подальше от землянки. Эти же четверо, а иногда с ними и Овчаренко, время от времени куда-то таинственно исчезали, возвращались поздно вечером, а то и вовсе только к утру. От них попахивало спиртным. Вскоре и Локтев был посвящен в их дела.

— Хочешь немного встряхнуться? — как-то спросил его Овчаренко.

— Что значит встряхнуться?

— Ну выпить, погулять. Что — маленький?

— А как? Разве можно?

И он отправился вместе с ними. То, что произошло во время этой «вылазки», очень удивило и встревожило Дмитрия. Но деваться было уже некуда.

Они свободно, не таясь, прошли по деревне и вошли в чей-то дом. Хозяевами оказались полицейские, которые встретили вошедших как старых знакомых.

— А, «партизаны» пришли. Раздевайтесь, будьте как дома.

Вечер, проведенный в пьяной компании с полицейскими, заставил Дмитрия еще раз с сожалением вспомнить о своей прежней жизни в землянке. «Там я отвечал сам за себя, — думал он, — не лез ни в какие истории».

Больше всего не нравилось Локтеву и Овчаренко то, что отряд начал расти.

Приходили отбившиеся от своих частей, попавшие в окружение красноармейцы, приходили люди из сожженных немцами деревень. Все они рвались в бой, настаивали на активных боевых действиях.