Михаил Воронецкий - Новолунье

— Ты поговори еще у меня. Вот я встану, так узнаешь, чем плюха пахнет. Ишь растет звереныш. Ну вылитый отец-варнак. Тот ведь тоже, бывало, в молодости на боку дыру вертел.

Но теткиных угроз я не боялся, зная, что она ни за что на свете не поднимется сейчас с постели. Вот Степанида бы не рассердилась. Я осторожно глянул поверх стола. Степанида спала. Во сне она неловко заслонила голову локтем согнутой мускулистой руки.

Утром поднялись рано. Перелезли через плетень, сильно осевший в том месте, где к нему тянулась росистая тропинка через поросшие корявым тальником поляны. Сейчас эта тропинка едва намечалась в залитой росою траве. Я давно заметил, что примятая за день трава к утру всегда поднимается, сколько бы ее ни топтали.

Быстро шел я по тропинке, перешагивая через коряги тополей, черпал росу стоптанными ботинками, надетыми на босу ногу. Приотстав, за мной шла тетка Анна. Злость на нее у меня прошла, как только вышел на этот рассветный воздух, в котором перемешивались тишина леса и шорох Енисея.

В Шушенском пришлось ловить попутные машины. Чтобы попасть на тракт, надо было прежде добраться до деревни Казанцевой, а уж там ждать автобуса из Минусинска, который идет по Усинскому тракту к Саянам и дальше — в Туву. Тетка Анна объясняла Степаниде, как мы поедем дальше, а я вспоминал названия сел по Усинскому тракту. К деду, бывало, нет-нет и завернет какой-нибудь старый знакомый тувинец или койбал, сухонький, с двумя темными щелками вместо глаз и с красными полосками вместо бровей, резко выделяющимися на коричневом обветренном лице.

Стоит только такому старикашке появиться в ограде, как у меня сразу становилось радостно в груди. Можно будет не спать до полуночи, слушая разговор стариков о купцах, о торгсине, о фартовых таежных людях.

Дед выходил на крыльцо, моргая от яркого света, приветствовал гостя:

— Изен…

— Изен…

Разговор начинался на родном языке, но после первых четырех-пяти минут оба незаметно переходили на русский.

К полуночи гость засыпал, а дед сидел, уставший и добродушный. Изредка произносил нараспев одно и то же:

Коя, Оя, Чихачево,

Шушь, Казанцево, Козлово…

Шушенское мне понравилось. Кругом большие белые каменные дома, и окна высоко — с улицы не заглянешь. Жалко, босиком не побегаешь по улице: каменная, ни одного клочка земли. За Шушенским Енисей пошел в сторону. Над ним поднималась гора Думная, виднелась какая-то деревня.

— Это Оя, — сказала тетка Анна, — там нашей родни нет. А вот чуть подальше, под горой, на берегу — Коя. Так там мамин сродный брат живет. Только мы его ни разу не видели. Сколь сулился в гости, все с приезжими передавал, так и не приехал. Теперь помер, поди. Дядя Федор Подомарев.

В Казанцевой сели в попутные грузовики и поехали. Тетка Анна ехала впереди. За деревней Чихачево машина, в которой ехали мы со Степанидой, задержалась, отстала. Когда приехали в село, тетка Анна уже ждала нас в переулке.

— Пойдемте, тут близко, — сказала она и пошла, тяжело переваливаясь с боку на бок. Мы со Степанидой шли чуть приотстав. Степанида взяла меня за руку и не отпускала от себя. Я давно считал себя взрослым, и держаться за руку мне было стыдно. Тем более что встречные мальчишки останавливались и, глядя на меня, улыбались. Я краснел, но выдернуть руку не решался, — боялся обидеть Степаниду. Она шла задумавшись, молча. Набитый гостинцами большой кошель свисал все ниже к пояснице, тянул за собой полу хлопчатобумажного мужского пиджака. От этого из-под платья выглядывала нижняя розовая юбка. Я чувствовал, что мы со Степанидой выглядели смешно, никак не мог дождаться, когда же доберемся до дома бабушки Дарьи. Не вытерпел, сердито спросил тетку Анну:

— Будет конец или нет? Где дом-то?

Тетка Анна даже не обернулась.

— А ты не спеши, коза, в лес, все волки твои будут. Нетерпячка.

Хотел было я поругаться с теткой Анной (теперь она была мне не страшна, потому что здесь она не хозяйка, а сама, как и я, шла в гости), но меня дернула за руку Степанида:

— Не серчай, сынок. Тетка Анна тебя любит. Вишь, к бабушке везет.

Тетка Анна тяжело, на всю улицу, вздохнула:

— Разве они это понимают? За добро добром, Степанида, люди не платят.

— Да ведь он мал еще, чего же ты сердишься как на взрослого?

— Мал… Работать они мальчики, а есть мужички.

Теперь вздохнула Степанида, хотела что-то сказать, но промолчала и только еще раз вздохнула.

Но на последние слова тетки Анны я не обратил внимания. Мальчишки собирались вокруг нас, уступая дорогу, улыбались, а за спиной и вовсе начали смеяться. А чего смеются? Ведь они должны понимать, что не по своей охоте иду я с этими женщинами, да еще держась за руку…

Село показалось мне очень большим. Сколько времени ехали по нему в машинах, да вот пешком прошли, наверное, столько, сколько надо идти от Чибурдаихи до Шоболовки.

Наконец тетка Анна завернула за угол и остановилась, подождала нас со Степанидой, и мы вошли в калитку.

Дворик маленький, да еще наполовину занят двумя поленницами. На дверях замок. Сели на крыльцо, рядом положили кошели с гостинцами, я поставил туес со сметаной и принялся оглядывать двор. Привстал и заглянул через дощатую изгородь к соседям.

— А тесно все же живут, — со вздохом сказала Степанида.— Корове, скажи, так и повернуться негде. Что они, скот не держат, что ли?

Тетка Анна усмехнулась.

— Дураков не сеют, они сами родятся, — сказала она устало, но, как мне показалось, с удовольствием.

— Дом весь теткин был. И ограда вся ее была. До продажи. Гошка уехал на Урал, и она за ним. Да не пожилось там. Вернулись. А дом уже продали, да и деньги просвистали. На квартире сперва жили. А потом узнали, что у хозяина, которому дом продали, сын отделился. Построился на заимке. А старикам куда ж такая изба. Вот они и продали полдома.

— Значит, деньги-то остались, — зевая, сказала Степанида, — не все проездили.

— Где там, — махнула рукой тетка Анна, — по договору живут. Выплачивают каждый месяц. Да долго еще платить. Старики-то цену заломили вдвое выше ихней. Нашим бы не брать, да тетка Дарья в слезы, упросила Гошку. Шибко уж по своему дому скучала. Хоть полдома, да свои.

Щелкнула калитка, вошел в ограду высокий парень — черноглазый, с черными кудрявыми волосами.

Тетка Анна, увидев его, всплеснула руками:

— Чистый отец. Ни дать ни взять. Говорят, цыган он был, дядя Яков. — И спросила на всякий случай: — Так ты Егор будешь?

— Я… Георгий, — сказал парень, чуть улыбнувшись.

— Ну, тогда отворяй дверь. Пристали мы. Весь переулок пешком прошли.

— Погодите, — подошел Георгий к крыльцу, — надо сначала познакомиться…

— Ты про Анну Чугунекову слыхал? — спросила тетка Анна.