Ибрагим Рахим - Судьба

Хиёл стал срывать кустики полыни под ногами и натирать ими лицо и руки. Потом он поджег янтак, бросая в костер все новые и новые охапки, благо ветер натаскал их отовсюду достаточно. Янтак трещал, и блики огня прыгали по барханам.

То ли волчица испугалась, то ли она считала, что далеко увела человека от логова, но она исчезла. Хиёл осматривался, прикрыв глаза пучком полыни: он помнил слова Пулата, что глаза выдают человека, как и зверя. Так он и пошел…

Он шагал до тех пор, пока чуть не провалился в трещину и услышал под боком какое-то повизгивание и возню, словно рядом были щенята. Логово! Конечно, логово, в такой трещине только и селиться хищникам, боящимся солнца. Он зажег спичку и обнаружил, что стоит возле отверстия, напоминавшего по размеру самую большую газовую трубу. Возня притихла. Хиёл зажег еще одну спичку, осмотрелся, прислушался. Ни шороха. Темно. Желание принести волчат и доказать, что он не трус, а просто случилось с ним на вышке среди огненного буйства стихии что-то такое, с чем он не справился сразу, это желание победило в нем осторожность. И он полез в логово.

Ход был извилист, поворачивал коленами. Да, солнечный луч сюда не проберется. Кроме колен были еще ступени, все выше и выше, это чтобы не попала вода. Хмурое жилище…

Хиёл чиркнул спичкой, одна сломалась, другая загорелась. Нора расширилась. У стены сбилось в кучу пятеро слепых волчат. Хоть и слепые, они повернулись мордами к противнику, навострив уши. Но они еще были слишком малы, чтобы защищаться. Побросав их в фуфайку, Хиёл крепко перетянул рукава и поволок добычу. Он полз — в одной руке узел, в другой — нож. Хотя он приближался к выходу, к воздуху ночи, дышалось почему-то все тяжелее…

Выбравшись, он быстро встал на ноги и тут же увидел наверху, над трещиной, черную точку. В одно мгновение точка превратилась в восклицательный знак, и по обеим сторонам, как концы чалмы, зашевелились уши. Чуя беду, волчица все же приближалась… осторожно.

Хиёл швырнул подальше фуфайку с волчатами и выхватил коробок спичек. Тут, в трещине, была голая земля, ни травинки, и он поджег весь коробок сразу и этот вспыхнувший клочок света бросил в морду зверя, как гранату. Волчица взметнулась. Сейчас же раздались два выстрела, и она улеглась на краю трещины, теперь уже недвижно. Возле нее зарычали овчарки.

— Кто там? — крикнул старческий голос.

— Ота! Ота! — ответил Хиёл и стал карабкаться наверх.

Старый чабан подал ему руку.

— Э, да это ты? — удивился он. — Как ты сюда попал?

— Там… — сказал Хиёл. — Сейчас…

Пришлось ему еще раз спуститься в трещину и вытащить волчат.

— Ты нашел их?

— Да.

— Молодец… А она догнала мою отару. Пришлось мне возвращаться за ней… Только поставил юрту на ночлег — волчица! Мои помощники стерегут отару, а я пошел. У меня старый глаз, а верный — видишь…

— Спасибо вам!

— Тебе спасибо от колхоза. Разорил логово. За пять волчат премия полагается. Как тебя зовут?

— Не надо! Вы второй раз спасли мне жизнь.

— Э! — сказал чабан. — Человек живет с человеком. Одинокого волк съест… А ты храбрый, как те огнеробы! — еще сказал чабан. — Пойдешь? Ты иди, иди, а я постерегу — может быть, вернется сам хозяин, волк, если жив.

— Я с вами…

— Иди… Ведь тебя товарищ ждет. Да у тебя и оружия нет, а мое ружье… Посмотри…

Он дал Хиёлу потрогать приклад, исцарапанный когтями не одного волка.

Невезучий он человек, Хиёл! Хотел оправдаться, а не подвернись старый чабан, лежал бы сейчас под волчицей… А может, везучий, ведь ему жизнь спасли, которой он рисковал так беспечно! Но если не удалось отделаться от обиды на себя, человеку всегда кажется, что ему не везет…

Ночи не было конца. От островка газабадских огней уползали в сторону слепящие пятна, катились по земле. Это машины бежали в Бухару.

Наконец Хиёл вышел на дорогу. Он так устал, что сел у первого столба, обнял его и уснул, не заботясь, кто его найдет и что о нем подумают. Про волка все равно никто не поверит… Да и рассказывать не хотелось… К чему? Ему стало все равно. Он поднял голову на сигнал «москвича», когда уже светало. Кто-то махал ему рукой из машины, манил. Упершись спиной о столб, Хиёл поднялся. В голове шумело. Мир кружился.

— Ах, как тебя потрепало, — сказал чей-то голос. — Садись… Помогите ему…

На мягком сиденье «москвича» Хиёл тут же снова уснул, упав на бок, и спал крепко, и даже видел какой-то сон про маму, надевающую сережки, хотя в висках стучало. Один раз он вскинулся, увидел за окном вышку, потом в глаза полезла зелень акации над глиняным забором — та, что он видел со своей вышки, издалека, и Хиёл спросил седобородого старикашку, сидевшего впереди:

— Куда вы меня везете? Я не хочу туда!

— Спи, Хиёл, — ответил тот. — Я твой друг.

«Может быть, это кишлачный врач? — подумал Хиёл. — Объезжает свои кишлаки… Но какие тут кишлаки? Почему у него белая чалма?.. Откуда он знает, как меня зовут?»

Но он ни о чем не спрашивал. Важно, что он снова был с людьми.

Добрый человек, подобравший Хиёла, как вы уже догадались, был Халимом-ишаном. Так всегда бывает: одни теряют — другие находят…

«Это счастливый случай! — ликовал Халим-ишан, белобородый искуситель малодушных. — Как будто сам аллах послал мне его! — Халим-ишан спохватился. — Почему как будто? Конечно же, сам аллах! Молодого человека можно сделать смотрителем Огненного мазара… Нам, старикам, не верят, а если будет возле колодца сидеть молодой… О! Только осторожней… Его можно приручить… Можно испугать… Можно прельстить деньгами…»

Понял и Хиёл, куда он попал, когда они остановились у Огненного мазара, но голова его пылала, в лопатках нарастала ломота, и хотелось только лежать и лежать с закрытыми глазами. Стояли они недолго… Халим-ишан куда-то удалился, потрогав лоб Хиёла и убедившись, что парень в жару… Шофер доливал воду, ворча, что пожарники почти опустошили колодец. Нет на них прорвы! Раньше доставали воду ведром, а теперь на длинной-длинной веревке… Покушаются на святое хозяйство! А заплатят?

Хилые люди у забора ели плов, набирая его горстями из тарелки. Хиёл стал смотреть на них, как ни резало глаза распалившееся солнце. Мясо он потерял возле волчьего логова, и снова сосало в желудке, а особенно хотелось пить. Плов был еще горячий, желтый, с большим количеством моркови. От него шел пар. Люди ели, обсасывая пятерни. Кончив есть, они принялись за чай.

Смирив гордость, Хиёл потребовал:

— Чаю!

Шофер молча кивнул одному у забора и показал глазами на Хиёла. Тот приблизился с пиалой, спросил:

— Кто это? Сумасшедший или вор? Хорошенький у него видик! — Он потрогал ослабевшей рукой бороду. Не борода, а бородища… Куда ты такой денешься? Лежи! Хлопнула дверца. Хиёл опять впал в дремоту, в забытье. Очнулся он уже в Бухаре, на другой день… Вернее, была ночь, и он не сразу вспомнил, у кого нашел приют… Ему померещился вагончик, но шарканье стариковских ног вернуло его в реальный мир. В вагончике никто так не шаркал, даже Бобомирза. А реальный мир, увы, был домом ишана.