Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Юджин ослеп от любви и желания, чаша его сердца была переполнена всеми этими чудесами. Они ошеломляли его и лишали сил. Он сжал прохладные пальцы Лоры. Они стояли нога к ноге, впаянные в плоть друг друга. Потом они свернули с дороги, срезая ее петли по крутым лесным тропинкам. Лес был огромным зеленым храмом, щебет птиц падал, как сливы. Большая бабочка с крыльями из синего бархата с золотыми и алыми знаками неторопливо взлетела перед ними в брызгах солнечного света, опустилась на ветку шиповника и замерла. В густых кустах по сторонам тропки раздавались летучие шорохи, мелькали быстрые продолговатые тени птиц. Травяной уж, зеленее влажного мха, длинный, как шнурок от ботинка, толщиной с женский мизинец, стремительно скользнул через тропинку – его крохотные глазки блестели от страха, раздвоенный язычок выскакивал изо рта, как электрическая искра. Лора вскрикнула и в страхе отпрянула назад; услышав ее крик, он схватил камень с яростным желанием убить крошечное существо, чье извивающееся тело поразило их извечным страхом перед змеей, приобщило к красоте, ужасу, чему-то потустороннему. Но змейка ускользнула в заросли. Испытывая жгучий стыд, он отбросил камень.

– Они совсем безвредные, – сказал он.

Наконец они вышли из леса к долине, там, где дорога раздваивалась. Они повернули налево, на север – туда, где долина, сужаясь, поднималась к горам. К югу долина расширялась в маленький пышный Эдем ферм и пастбищ. Среди лугов были разбросаны аккуратные домики, поблескивала вода. Молодая зеленая пшеница плавно клонилась на ветру; молодая кукуруза по пояс вышиной скрещивала легкие мечи листьев. Из купы кленов вставали трубы дома Рейнхарта; тучные дойные коровы щипали траву, медленно продвигаясь вперед. Еще ниже, наполовину заслоненные деревьями и кустарниками, простирались плодородные владения судьи Уэбстера Тейлоу. На дороге лежала густая белая пыль; внезапно дорога нырнула в небольшой ручей. Они перешли его по белым камням, уложенным поперек русла. Несколько уток, которых нисколько не потревожило их появление, вперевалку выбрались из прозрачной воды и чинно уставились на них, как маленькие певчие в белых стихарях. Мимо, погромыхивая пустыми бидонами, проехал в бричке молодой парень. Его красное добродушное лицо расплылось в дружеской улыбке, он помахал им рукой и укатил, оставив после себя запах молока, пота и масла. В поле над ними какая-то женщина с любопытством глядела на них, приставив руку козырьком над глазами. Неподалеку косарь губительной полоской света срезал траву, точно бог – вражьи полчища.

У верхнего конца долины они свернули с дороги и пошли напрямик вверх по лугу к лесистой чаще гор. Здесь стоял сильный мужской запах щавеля, горячий сорный запах.

Они шли по колено в сухом бурьяне, собирая на одежде бурые гроздья репейников. Поле было усеяно горячими пахучими маргаритками. Потом они снова вошли в лес и поднимались, пока не достигли островка мягкой травы возле маленького ручья, который сверкающими каскадами падал среди папоротников с уступа на уступ.

– Остановимся здесь, – сказал Юджин.

Лужайка заросла одуванчиками: их острый и безъязыкий аромат инкрустировал землю желтым волшебством. Они были как гномы и эльфы, как крохотные колдовские чары из цветов и желудей.

Лора и Юджин лежали на спине и глядели сквозь зеленое мерцание листьев в карибское небо с его облачными кораблями. Вода в ручье журчала, как тишина. Город позади горы был в другом, невозможном мире. Они забыли его боль и противоречия.

– Который час? – спросил Юджин.

Ведь они пришли туда, где времени не было. Лора подняла изящную кисть и взглянула на часы.

– Не может быть! – воскликнула она с удивлением. – Всего лишь половина первого.

Но он почти не слышал ее.

– Какое мне дело до времени! – сказал он глухо и, схватив прелестную руку, перехваченную шелковой тесьмой от часов, поцеловал ее. Длинные прохладные пальцы переплелись с его пальцами; она притянула его лицо к своим губам.

Они лежали, сплетясь в объятии, на этом магическом ковре, в этом раю. Ее серые глаза были глубже и светлее, чем заводь прозрачной воды; он целовал маленькие веснушки на ее чудесной коже; он благоговейно взирал на ее вздернутый нос; он следил за отраженной пляской струй на ее лице. И все, из чего состоял этот магический мир – и цветы, и трава, и небо, и горы, и чудесные лесные крики, звуки, запахи, вид, – вошло в его сердце, как один голос, в его сознание, как один язык, гармоничный, целостный, сияющий, как единый страстный лирический напев.

– Милая! Любимая! Ты помнишь вчерашнюю ночь? – спросил он нежно, словно вспоминая далекий эпизод ее детства.

– Да. – Она крепко обвила руками его шею. – Почему ты думаешь, что я могла забыть?

– Ты помнишь, что я сказал – о чем я просил тебя? – сказал он горячо и настойчиво.

– Что нам делать? Что нам делать? – стонала она, отвернув голову и прикрыв глаза рукой.

– В чем дело? Что случилось? Милая!

– Юджин, милый, ты еще ребенок. А я такая старая… я уже взрослая женщина.

– Тебе только двадцать один год, – сказал он. – Всего пять лет разницы. Это пустяки.

– Ах! – сказала она. – Ты не знаешь, что говоришь. Разница огромная.

– Когда мне будет двадцать, тебе будет двадцать пять. Когда мне будет двадцать шесть, тебе будет тридцать один. Когда мне будет сорок восемь, тебе будет пятьдесят три. Разве это много? – сказал он презрительно. – Чепуха!

– Нет, – сказала она. – Нет! Если бы мне было шестнадцать, а тебе – двадцать один, да, это было бы чепуха. Но ты мальчик, а я женщина. Когда ты будешь молодым человеком, я буду старой девой, когда ты начнешь стареть, я буду дряхлой старухой. Откуда ты знаешь, где ты будешь и что ты будешь делать через пять лет? – продолжала она. – Ты ведь совсем мальчик, ты только еще поступил в университет. У тебя нет никаких планов. Ты не знаешь, кем станешь.

– Нет, знаю! – яростно вскричал он. – Я буду адвокатом. Затем меня и послали учиться. Я буду адвокатом и займусь политикой. Может быть, – добавил он с мрачным удовлетворением, – ты пожалеешь об этом, когда я составлю себе имя. – С горькой радостью он увидел свою одинокую славу. Губернаторская резиденция. Сорок комнат. Один. Один.

– Ты станешь адвокатом, – сказала Лора, – и будешь разъезжать по всему свету, а я должна ждать тебя и никогда не выходить замуж. Бедное дитя! – Она тихонько засмеялась. – Ты не знаешь, чем ты будешь заниматься.

Он повернул к ней несчастное лицо; солнечный свет погас.

– Ты не любишь? – с трудом сказал он. – Не любишь? – Он наклонил голову, чтобы спрятать влажные глаза.

– Ах, милый, – сказала она. – Нет, я люблю. Но люди так не живут. Это бывает только в романах. Пойми же, я взрослая женщина! В моем возрасте, милый, большинство девушек подумывает о замужестве. Что… что, если и я тоже?