Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

– Не обращай на них внимания, парень. В чем дело? Кто-то отбил у тебя девушку? – спросил мистер Хэйк, торговец мукой. Это был молодой франт двадцати шести лет, куривший большие сигары; его лицо сужалось к подбородку, высокий купол головы с проплешиной на макушке был покрыт жидкими белокурыми волосами. Его мать, грузная соломенная вдова лет пятидесяти с могучим рубленым лицом индеанки, огромной гривой крашеных желтых волос и грубой улыбкой, полной золота и сердечности, мощно качалась и сочувственно похохатывала:

– Найди себе другую девушку, Джин. Ха! Я бы не задумалась ни минуты.

Ему всегда казалось, что свою речь она вот-вот завершит смачным плевком.

– Подумаешь, горе, малый! Подумаешь, горе! – сказал мистер Фарелл из Майами, учитель танцев. – Женщины, как трамвай: упустишь одну, через пятнадцать минут будет другая. Верно, сударыня? – нахально спросил он у мисс Кларк из Валдосты, штат Джорджия, ради которой это было сказано.

Она ответила смущенным, горловым щебечущим хихиканьем:

– Мужчины ужасные…

Прислонившись к перилам в сгущающейся тьме, мистер Джек Клэпп, зажиточный вдовец из Старого Хомини, украдкой ухаживал за мисс Флорри Мэнгл, дипломированной сиделкой. Ее пухлое лицо маячило во тьме белым пятном; ее голос был визгливо усталым:

– Я сразу подумала, что она стара для него. Джин еще совсем мальчик. Он сильно переживает, по лицу видно, как ему тяжело. Если так будет продолжаться, он заболеет. Он худ, как скелет. И почти ничего не ест. Человек, когда он так изведется, подхватывает первую же болезнь…

Она продолжала меланхолично скулить, а вороватое бедро Джека прижималось к ней все крепче, и она тщательно подпирала дряблую грудь скрещенными руками.

В серой тьме мальчик повернул к ним изголодавшееся лицо. Грязная одежда плескалась на тощем, как у пугала, теле; его глаза горели в темноте, как у кошки, волосы падали на лоб спутанной сеткой.

– Это у него пройдет, – сказал Джек Клэпп с четкой, деревенской оттяжкой, в которую вплеталась непристойная нота. – Каждый мальчик должен пройти стадию телячьей любви. Когда я был в его возрасте… – Он нежно прижал жесткое бедро к Флорри, улыбаясь во весь рот редкими золотыми зубами. Это был высокий, плотный мужчина с жестким, чеканным, похотливо благообразным лицом и раскосыми монгольскими глазами. Голова у него была лысая и шишковатая.

– Ему надо бы поберечься, – печально скулила Флорри. – Я знаю, что говорю. У него слабое здоровье – ему нельзя бродить допоздна, как он делает. Он, того и гляди…

Юджин тихонько покачивался на пятках, глядя на постояльцев с немигающей ненавистью. Внезапно он рявкнул, как дикий зверь, и начал спускаться по ступенькам, не в силах вымолвить ни слова, пошатываясь и рыча от душащей безумной ярости.

Тем временем «мисс Браун» чинно сидела в глубине веранды, в стороне от остальных. Из темного солярия быстро появилась высокая элегантная мисс Айрин Маллард, двадцати восьми лет, из Тампы, штат Флорида. Она догнала его на последней ступеньке и резко повернула к себе, цепко и легко сжав его плечи прохладными длинными пальцами.

– Куда вы идете, Джин? – сказала она спокойно. Светло-фиалковые глаза были слегка усталыми. От нее исходил тонкий изысканный аромат розовой воды.

– Оставьте меня в покое! – пробормотал он.

– Так нельзя, – сказала она тихо. – Она не стоит этого – никто не стоит. Возьмите себя в руки.

– Оставьте меня в покое! – сказал он яростно. – Я знаю, что делаю! – Он вырвался от нее, спрыгнул со ступеньки и, пошатываясь, побежал по двору за угол дома.

– Бен! – резко сказала Айрин Маллард.

Бен поднялся с темных качелей, где он сидел с миссис Перт.

– Попробуйте как-нибудь остановить его, – сказала Айрин Маллард.

– Он помешался, – пробормотал Бен. – В какую сторону он пошел?

– Вон туда… за дом. Скорее!

Бен быстро спустился по ступенькам и косолапо зашагал по газону за дом. Двор резко спускался под уклон, и угловатая задняя часть «Диксиленда» опиралась на десяток побеленных столбов из щербатого кирпича высотой в четырнадцать футов. В смутном свете у одной из этих хрупких подпор, уже окруженное рассыпающимися обломками отсыревшего кирпича, возилось пугало, поднявшее тонкие виноградные плети рук на храм.

– Я убью тебя, дом, – задыхался он. – Гнусный, проклятый дом, я снесу тебя. Я обрушу тебя на шлюх и постояльцев. Я разобью тебя, дом. – Новое конвульсивное движение его плеч обрушило на землю мелкий дождь щебня и пыли.

– Ты упадешь и погребешь под собой их всех, дом, – сказал он.

– Дурак! – крикнул Бен, бросаясь на него. – Что ты делаешь? – Он обхватил Юджина сзади и оттащил его от столбов. – По-твоему, ты вернешь ее, если сломаешь дом? Разве на свете нет других женщин? Почему ты позволяешь, чтобы одна забрала все лучшее в тебе?

– Пусти меня! Пусти меня! – говорил Юджин. – Какое тебе до этого дело?

– Не думай, дурак, что меня это трогает, – яростно сказал Бен. – Ты причиняешь вред только себе. По-твоему, ты заставишь постояльцев страдать, если обрушишь дом себе на голову? Ты думаешь, идиот, кому-нибудь будет жалко, если ты себя убьешь? – Он встряхнул брата. – Нет. Нет. Мне все равно, что ты с собой сделаешь. Я просто хочу избавить семью от забот и расходов на похороны.

С воплем ярости и недоумения Юджин попытался вырваться. Но старший брат вцепился в него отчаянно, хваткой Морского Старика. Потом огромным усилием рук и плеч мальчик приподнял своего противника с земли и швырнул его о белую стену подвала. Бен отпустил его и перегнулся от сухого кашля, прижимая руку к впалой груди.

– Не дури! – выдохнул он.

– Я ушиб тебя? – тупо сказал Юджин.

– Нет. Иди в дом и умойся. Раза два в неделю тебе стоило бы причесываться. Нельзя ходить дикарем. Пойди съешь чего-нибудь. У тебя есть деньги?

– Да… достаточно.

– Ты теперь опомнился?

– Да… не говори об этом, пожалуйста.

– Я не хочу говорить об этом, дурак. Я хочу, чтобы ты научился немного соображать, – сказал Бен. Он выпрямился и отряхнул испачканный известкой пиджак. Потом он продолжал спокойно: – К черту их, Джин! К черту их всех! Не расстраивайся из-за них. Бери от них все, что можешь. И плюй на все. Никому до тебя нет дела. К черту все это! К черту! Бывает много плохих дней. Бывают и хорошие. Ты забудешь. Дни бывают разные. Пойдем!

– Да, – сказал Юджин устало, – пойдем! Теперь все в порядке. Я слишком устал. Когда устаешь, то становится все равно, правда? Я слишком устал, чтобы испытывать боль. Мне теперь все равно. Я слишком устал. Солдаты во Франции устают, и им все равно. Если бы сейчас кто-нибудь навел на меня винтовку, я бы не испугался. Я слишком устал. – Он начал растерянно смеяться, испытывая блаженное облегчение. – Мне наплевать на все и на всех. Прежде я всего боялся, но теперь я устал, и мне нет дела ни до чего. Вот как я буду переносить все, что угодно, – я буду уставать.