Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

Прекрасно-строптивый юноша, который, как обычно бывает с юношами, ничего не знал о своем завтрашнем дне рождения, завтра – благодаря прибытию невесты и одновременно празднованию его праздника – должен был неожиданно для себя перенестись в новый светлый мир; мы с ним разговаривали до глубокой ночи, но разговоры в канун праздника и в священный вечер, замыкающий некий отрезок жизни, легко становятся серьезными. Мы нечаянно опять вернулись на наше старое запыленное поле битвы; он утверждал: во втором мире человек снова умрет, и в третьем тоже, и так далее. Я возразил, что надо говорить не второй , а иной мир: ведь после того как раскрошится наш телесный дом из коры, чувственный жизненный путь будет завершен; надежду на новую чувственную жизнь (то есть как бы ее повторение в более высокой октаве) нам просто подсовывает наша фантазия, которая строит и поддерживает свои миры только руками пяти чувств – и мы рассуждаем, как китайские татары, которые обеспечивают своих умерших домами и утварью из золотой фольги, веря, что наверху всё это станет настоящим; в особенности же мысль о внеземном странствии души – ее последовательном вселении в различные тела на других планетах – не выдерживает никакой критики, что следует уже из сказанного на странице 106 «Кампанской долины».

Эрнст предъявил мне всё чисто-синее звездное небо перед нами, миры которого Страшный суд нашей смерти сплавит воедино, так что из всей их запертой бесконечности для нас останется открытой только одна-единственная звездочка – Земля. Я ответил: такой вывод, правда, необязателен – поскольку нам известны не все пути познания, помимо наших пяти, и поскольку мы, слепорожденные, хотя и потеряем солнце из-за смерти наших чувствительных нервов, но можем вновь обрести его благодаря пробуждению нервов зрительных; но даже если это и так, мы просто окажемся отрезанными от упомянутых миров, как сейчас отрезаны от многочисленных тысячелетий до нас. Если бы звезды висели ближе к нам (и как земные массы), или если бы мы видели, кроме звезд наверху , одновременно и звезды внизу: тогда мы бы вряд ли поддались надежде на такое небесное переселение народов и не возлагали бы наши самые священные упования – в смысле их направления – на чисто метафорическую высь… Кельтское небо из облаков и теперешнее, из миров, разнились бы для нас только в плане величины, да и вообще греческое небо лучше, ибо оно включает в себя теневой сновидческий нижний мир.

Эрнст таинственно ответил, что имеется абсолютный Верх , который выражается в победе над силой тяжести, в свободе, и что пламя и корневые отростки ищут аверс и реверс нашего земного шара. – Против моего неверия в возможность вторичного воплощения и становления человеком он направил вопрос: а возможны ли вообще без такой веры познание и нравственное поведение – «Вы, конечно, имеете в виду бренных существ? – уточнил я. – Потому что для существ не-бренных все это, само собой, возможно» – а если это возможно в будущем, то почему вообще нужно исключать первое, здешнее существование? – И потом, полное устранение из нашего телесного мира немыслимо, поскольку его должна, будто бы, осуществить смерть, а она, подобно сну и обмороку, хоть и изменяет , но не отменяет этот мир для духа; и если даже мозг – это клавиатура духа, то духу и после разрушения мозга остается тело, посредством которого и в котором он был разрушен; тем более, что никакая сила в Универсуме не теряется. – «Универсум – это тело нашего тела, – продолжал он, – но разве наше тело не может, в свою очередь, быть оболочкой какой-то другой оболочки, и так далее? Для фантазии было бы понятнее, если бы ей позволили изобразить дело так, что, поскольку всякое увеличение , которое мы видим в микроскопе, отражает истину , но только остается слишком маленьким [15] Это верно в математическом смысле. Увеличение – которое есть не что иное, как большее приближение, – не создает и не организует, к примеру, пушок на крыле бабочки, в этом случае как бы притягиваемый к нам из относительной дали (так же, как вовсе не различимая вблизи крупность , а видящаяся с отдаления малость какого-то предмета является кажущейся ); следовательно, поскольку каждая мошка, которую мы рассматриваем под микроскопом, действительно имеет просвечивающие сосудики и т. д. и те взаимоотношения между ними, которые мы видим: то очевидно, что под микроскопом она предстает не увеличенной, а только менее уменьшенной; потому что увеличение обратно пропорционально фокусному расстоянию, последнее же в конечном счете можно помыслить себе таким маленьким, что останется только кристаллическая линза сетчатки и объект должен будет находиться в глазу, а не перед ним. – Абсолютную величину можно определить при совпадении предмета, фокуса и сетчатки. Следовательно, на Земле нет никакого увеличения, а только различные степени уменьшения. – Примеч. Жан-Поля. , наше тело есть странствующий органический колосс и структурированный мир; это особое мироздание, полное струящихся кровяных шариков, полное электрических, магнитных и гальванических токов: особый Универсум, универсальным духом и богом которого является “я”. Но как душа мотылька взрывает одну оболочку за другой – оболочку яйца, несколько гусеничных оболочек, оболочку куколки – и наконец вырывается на свободу, с красиво окрашенным мотыльковым телом: также и наша душа, возможно, прорывает мышечный, потом нервный покров и все же поднимается ввысь, с эфирным сверкающим оперением. Уже здесь горный воздух, напитки, болезнь часто приуготовляют для нее более разреженную стихию, где ей легче, с поднятыми крыльями, плыть, наполовину порхая над волной; тогда почему бы ей не летать и не поспешать, когда она окажется в вышнем эфире, облаченная в белый невестин наряд второй жизни?» -

Исходя из здешней действительности, нельзя было, конечно, сделать никаких выводов относительно такой возможности, ее золотого отблеска. При этом пламенный юноша, по обычаю всех таких мечтателей, выставил в одну линию, словно иноземных наемников, аргументы самого разного характера. Я позже поступил не лучше – когда начал триплицировать. Но он не сразу позволил мне к этому перейти; а сперва упомянул еще и о такой возможности: «Мы знаем только самые внешние одеяния души, но не последнее и интимнейшее – ее сорочку. Из всех случаев, когда умершие являлись живым, случаи, явления тех, кто, к примеру, только что умер или переживает смертную агонию, опровергнуть труднее всего; бессчетные мертвецы прошедших тысячелетий скрываются от нас, однако умерший нынешнего часа пока что несет на себе достаточно земного праха, чтобы с его помощью еще раз поиграть в солнечном луче жизни перед глазами любимого человека».