Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

Я захотела перевести «Грубиянские годы», потому что мне было интересно, как Жан-Поль изобразил себя в образах двух разных по характеру братьев-близнецов, Вальта и Вульта, и потому что в романе рассказывается, как эти братья вместе пишут роман (а Вальт еще и сочиняет стихи, верлибры, и стихи эти приводятся в тексте), – то есть речь там идет об осмыслении литературы. Но, приступая к работе, я даже отдаленно не представляла себе, с каким количеством загадок и странностей мне придется столкнуться.

Первое открытие было связано с тем, что роман буквально пронизан – даже на уровне фабулы – проблемами, касающимися функционирования литературного процесса. Никому не известного бедного юношу Вальта таинственный ван дер Кабель делает своим наследником именно потому, что Вальт, будучи истинно добрым человеком, еще и пишет стихи. Задания, которые Вальт должен выполнить, чтобы получить наследство, тоже по большей части связаны с качествами, необходимыми для писателя (кроме непонятной фразы о зайце, которого нужно «прикончить», но к ней я еще вернусь). Место действия связано с Лейпцигом: Вина, в которую влюблены оба брата, дважды в год ездит на Лейпцигскую книжную ярмарку. Путешествие Вальта, которое занимает чуть ли не целиком «третью книжечку» (из четырех), происходит в момент, когда люди отправляются на осеннюю (книжную?) Лейпцигскую ярмарку (с. 347–348; курсив мой. – Т. Б.):

С проторенной искусством дороги , на которой он увидел целые полчища реформаторов и путевых шаркунов (то есть: реформаторов и непритязательных традиционалистов? – Т. Б.), громко топочущих и стучащих палками, Вальт свернул… <���…>

Вскоре он наткнулся – так разрастаются приключения – на трех старых женщин и одну совсем юную: все они только что вышли из лесочка – с коробами, наполненными литерным хворостом (Lesebolz , что можно перевести и как «читательский хворост». – Т. Б.), на спинах. <���…>

Вальт очень хотел бы дать этим женщинам, терпеливо несущим свой груз и крест, несколько грошей за то, что они выполняют работу носильщиков; но он постеснялся совершить добрый поступок перед столь многими свидетелями.

Дойдя в романе до этого места, я вдруг поняла, что, очень может быть, имею дело не с реалистическим и не со сказочным, или фантазийным, романом, но с аллегорией , то есть как будто давно устаревшим жанром, с которым мы, современные читатели, попросту разучились иметь дело.

В дальнейшем такая точка зрения получала всё новые подтверждения. Например, маленький роман Жан-Поля «Жизнь Фибеля», писавшийся в 1806–1811 годах и рассказывающий о жизни автора первого немецкого букваря, содержит – в буквальном смысле – расшифровки некоторых причудливых эпизодов «Грубиянских годов» (1804 и 1805). Вот, например, что там можно прочесть о «яичном танце» (странной игре, затеянной в трактире Вультом, нумер 43): «Находя удовольствие в Фибелевых воздушных, или эфирных, прыжках восторга, сиречь в совершаемом им беспомощном яичном танце между так и не высиженными яйцами его взлетающего вверх будущего, князь оставил его у себя на ужин…» (Jean Paul VI, S.471). А фраза «…Вальт перепорхнул к синим и желтым стеклянным шарам сада…» (нумер 40) неожиданно находит соответствие в описании сада старика Фибеля: «Повсюду, куда доставали лучи солнца, он, с поистине детским удовольствием старика-ребенка, расставил пестрые стеклянные шары на палках – или развесил их на деревьях – и с неописуемым удовольствием смотрел на это цветовое пианино с серебряными, золотыми, переливающимися, как драгоценные камни, бликами. <���…> Но больше всего радовали старика ландшафты, отражающиеся в мирах-шариках ( Welt-Kiigelchen ) – этих уменьшительных зеркалах подвижных панорам, способных менять их цвет» (Jean Paul VI, S. 539). Поскольку Фибель в конце романа оказывается вновь и вновь умирающим и возрождающимся поэтом, в этих шарах можно видеть аллегорию созданных им поэтических миров…

Роман «Грубиянские годы» вроде бы не закончен (о чем говорит сам Жан-Поль [18] В «Приготовительной школе эстетики»: рассуждая о трудностях написания романа «немецкой школы», к которой он относит и «Грубиянские годы» (по-русски этот роман обычно называют «Озорные лета»), Жан-Поль говорит: «…кому не угодно это видеть, тот пусть подойдет и продолжит “Озорные лета”» (Эстетика, с. 260). ), в нем переплетены два сюжета – попытки Вальта выполнить условия завещания и получить наследство (этот сюжет обрывается) и его отношения с братом-близнецом, заканчивающиеся, как принято считать, ссорой в результате любовного соперничества из-за В и ны, – многие эпизоды кажутся непонятными и не имеющими отношения к основным сюжетам, а потому к этому тексту надо подходить очень осторожно, без предвзятых мнений, и я постараюсь рассмотреть его основные параметры: рамочную конструкцию, характер персонажей, место и время происходящего, основные описанные события.

Характерными для произведений Жан-Поля элементами рамочной конструкции являются всякого рода предисловия и вставные главы, в которых он напрямую обращается к читателям. Интересующий нас роман как будто прямо начинается с действия, с зачитывания завещания, но завещание содержит странные фразы, упоминающие Жан-Поля (его полное имя Иоганн Пауль Фридрих Рихтер), связывающие его с сюжетом. Составитель завещания пишет (с. 14):

Как известно, сам я прежде получил это ожидающее его наследство от моего незабвенного приемного отца ван дер Кабеля – в Брёке, в Ватерланде; и за это почти ничего не мог ему предложить, кроме двух жалких слов: Фридрих Рихтер, – то есть моего имени. Харниш, опять-таки, их унаследует, если, как объяснено дальше, снова воспроизведет и проживет мою жизнь.

И подписывается: «Во всех прочих случаях – Фр. Рихтер, ныне же – ван дер Кабель».

Можно поэтому предположить, что Вальт выполнил условия завещания и, вступив в наследство, принял имя Иоганна Пауля Фридриха Рихтера , став – тоже в соответствии с условиями завещания – автором, или составителем, данной книги.

Уже вторая глава (или «нумер»), «Письмо И. П. Ф. Р. членам городского совета», представляет собой, по сути, традиционное для Жан-Поля обращение к читателям, там Жан-Поль говорит о себе: «…я, возможно, сам нахожусь в родстве с покойным ван дер Кабелем, иначе Рихтером». Жан-Поль выступает одновременно как реальный человек, сообщающий достоверные сведения о себе (он в это время действительно был советником посольства, проживающим в Кобурге), и как персонаж романа (пишущий этот роман). Более того, он излагает «программу» своей будущей книги, которая, на первый взгляд, кажется совершенно гротескной и неосуществимой, но как раз для аллегории может оказаться уместной (с. 22):