Станислав Штейман - Волшебный жезл

Уже в автобусе, который отвез нас в гостиницу, мы познакомились со многими животноводами из Архангельской, Ярославской, Вологодской областей.

Было очень приятно, что они слышали про Караваево и горячо интересуются нашей работой.

Но особенное чувство гордости и радостного возбуждения почувствовали мы, когда на следующий день приехали в Большой Кремлевский дворец. Поднимаясь по широким мраморным лестницам дворца, рассматривая прекрасные кремлевские залы, мы увидели здесь животноводов всей страны. Прославленные доярки, пастухи, свинарки, конюхи были одеты в свои национальные одежды. На одних — яркие узбекские и туркменские халаты, на других — затейливая украинская вышивка, на третьих — казачьи бешметы с газырями и кинжалами. Оленеводы, приехавшие с далекого Севера, расхаживали в ярких меховых малицах и меховых сапогах — унтах. И у всех этих людей — и тех, кто приехал из снежных тундр, и тех, кто приехал с вечнозеленых оазисов, разбросанных среди песчаных пустынь, или с Кавказских гор, — у всех у них была одна и та же общая забота — лучше организовать животноводство и получить от него больше продукции.

И вот мы все собрались в Большом зале Кремлевского дворца.

Впервые мне тогда довелось увидеть руководителей Коммунистической партии и Советского государства. Бурными аплодисментами встретили появление в президиуме товарищей Ворошилова, Калинина, Микояна, Орджоникидзе, Сталина, Хрущева и других. Они с огромным интересом слушали рассказы животноводов, вникали во все детали их работы, подбадривали их дружеским словом. И тогда я, как, очевидно, и все другие участники совещания, понял, для каких больших государственных дел нас сюда пригласили.

Наверно, впервые в истории человечества выдающиеся политические деятели, руководители крупнейшей в мире страны совещались вместе с пастухами и доярками. Впервые в истории человечества с таким уважением прозвучали профессии, которые в царские времена считались самыми низкими и малоуважаемыми.

Много интересных знакомств и встреч было у нас в те дни. Я помню чабана Гассана Джумшуд оглы из далекого Азербайджана. Мы познакомились с ним в Кремлевском дворце во время перерыва. Это был высокий, крепкий восьмидесятилетний старик. У него было умное открытое лицо и ясные темные глаза. Из восьмидесяти лет он семьдесят лет пас овец и пятьдесят пять лет из них проработал на кулака. За все эти долгие и трудные годы кулацкой эксплуатации Гассан не знал радости, не знал счастливого дня. Он жил в землянках и пещерах, он никогда не видел города. Но в далекие аулы пришла советская власть. Она оценила труд Гассана, он приехал в Москву, в Кремль. Здесь за свой труд бывший батрак получил орден Ленина, а сын его — красавец Акпер, тоже животновод, — получил орден Трудового Красного Знамени.

Мы подружились с Гассаном. Он звал меня братом.

На всю жизнь запомнил я выступление на этом совещании народного поэта Дагестана Сулеймана Стальского. Когда на трибуну вышел небольшого роста, худощавый старик, весь зал точно замер. Он не говорил, а пел свои чудесные стихи. Он поведал всем нам о том, как много горести и тягот пережил он за свою большую жизнь. Но только на старости лет, испытав настоящую человеческую радость, он впервые почувствовал, что такое гордость за свою Родину, за свое время, за партию большевиков, и понял, что такое вдохновенный труд.

— Никогда, — говорил он, — мне не пелось так легко.

И он пел о простых людях, их славных делах, о советских животноводах, о пастухах, ставших государственными людьми, о том, что прошли те времена, когда матери пугали своих детей: «Отдам в пастухи, если плохо будешь учиться».

В один из последних дней совещания в Кремле со мной произошло следующее. Я внимательно слушал каждого выступающего, и мне казалось тогда, что мысленно нахожусь то на ферме Белоруссии, то в колхозе Армении, то на полях Украины. И вот, задумавшись так, я очнулся, услышав свою фамилию. Она была произнесена громко, на весь огромный зал. И мне показалось, что все на меня смотрят и показывают пальцами.

На трибуне стоял народный комиссар зерновых и животноводческих совхозов СССР и говорил, что зоотехник Штейман из Караваевского совхоза показывает образец работы, что он воспитал группу передовых доярок, любящих свое дело. Я не помню, что он еще говорил, потому что был очень смущен и не знал, куда деваться.

Молодежи трудно себе представить те чувства, которые испытывали мы, бывшие батраки и батрачки. Сейчас в Советском государстве много простых тружеников награждается орденами. Но в те годы орденоносцев было еще мало, а чтобы орденами наградили простых доярок — такого никогда прежде не бывало. И ордена, полученные Кошелевой, Греховой, Варвариным и мною, воспринимались как награда всем рабочим и служащим нашего совхоза.

Внимание, проявленное Коммунистической партией и Советским государством к работе животноводов, подняло заинтересованность всех работников совхоза в своей работе. Никогда прежде люди не трудились так, как в тот год.

…Когда мы вернулись из Москвы и вышли возле конторы совхоза из автомобиля, то увидели среди встречающих невысокого, худощавого человека в очках. Это был новый директор Караваева — Вагинак Арутюнович Шаумян.

За плечами этого человека была большая и славная биография. Родившись далеко на юге, в солнечной Армении, он с юных лет принимал участие в революционной борьбе и вскоре вступил в партию. Когда кончилась гражданская война, он стал учиться в Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. После окончания академии Шаумян остался в аспирантуре и занялся научной работой. В это время партия стала создавать в совхозах политотделы, и Вагинак Арутюнович уехал в далекий сибирский совхоз начальником политотдела.

Проработав там несколько лет, Шаумян имел возможность вернуться в Москву, к тихой научной работе. Но, когда в наркомате совхозов ему рассказали о Караваеве, об истории создания нашего племенного стада, он попросил направить его в Караваевский совхоз.

Обладая кипучей энергией, неистощимой инициативой и крепкой хозяйственной сметкой, Шаумян с головой погрузился в дела совхоза. У него были обширные планы строительства новых помещений, механизации всех работ, расширения пастбищ и посевов. И теперь каждый вечер, как бы мы ни устали за день, он приходил ко мне или я приходил к нему и мы засиживались далеко за полночь.

На столе обычно кипел самовар, дети уже спали, спал за окнами и весь совхоз. Только мы с директором все сидели, обсуждая дела нашего хозяйства и мечтая о будущем.

С Шаумяном мы крепко подружились. Мне нравилась его смелость, его интерес к экспериментам. Он был заботливым хозяином и всегда внимательно относился к рабочим. Он никогда не кичился своими знаниями и охотно делился ими.