Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

Расстояние между ними и Мэби увеличивалось. Лоис ускорила шаг, галька осыпалась у нее под ногами.

Но она не боялась. За ней шел Майкл, а она знала, какой он сильный. Он не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Женщина живет полной жизнью, только когда рядом с ней мужчина, ее защитник. Только тогда.

Мэби остановился и посмотрел назад. Потом пошел дальше и скоро исчез из виду, скрывшись за поворотом. «Теперь он вышел на солнце», — подумала Лоис. Сразу за ней, вселяя в нее спокойствие, подымался Удомо. У Лоис застучало в висках. Ничего, Майкл идет сзади, все хорошо! Она вдруг покрылась холодным липким потом. Ничего, Майкл тут, рядом. Они дошли до залитого солнцем пространства, где останавливался передохнуть Мэби. Море было далеко внизу. Лоис посмотрела вниз, и у нее закружилась голова. Она остановилась и закрыла глаза. Но тут же рука Удомо легла ей на плечо, и она справилась с головокружением. Повернув голову, дотронулась губами до его руки и пошла дальше.

— Не надо смотреть вниз, — сказал он.

— Уже прошло, — ответила она.

Вершина горы была совсем близко. Мэби перегнулся через сложенный из неотесанных камней парапет и крикнул:

— Лезьте сюда!

Он немного понаблюдал за ними и опять скрылся из виду.

Наконец они добрались до вершины. Мэби сидел на солнце, прислонившись спиной к полуразвалившейся стене дома.

Лоис с трудом доплелась до него. Удомо спустил с плеч рюкзак и оглядел то, что было когда-то сарацинской деревушкой.

— Какая крошечная, — сказал он. — Но чего ради они забрались сюда?

— Чтобы по ночам чувствовать себя в безопасности. Не забудь, что они были завоевателями, — ответил Мэби.

Удомо покачал головой и рассмеялся. Он стал осматривать развалины.

— Просто не верится. Сколько же их тут могло поместиться?

— Кто знает, — ответила Лоис, — скорее всего, они скрывались в горах отрядами, человек по двадцать.

— С лошадьми?

— Да.

— Черт! Тут же повернуться негде! Подумать только, ведь и лошади проделывали этот путь!

— Не забудь, что они были завоевателями, — повторил Мэби.

— Надо было и нам загнать своих завоевателей в горы, — сказал Удомо.

— И вот все, что осталось от них, — задумчиво проговорил Мэби. — Развалины на вершине горы. Завоеватели пришли и ушли. И это все.

— Не совсем все, — возразила Лоис. — Память о них сохранилась в смуглой коже и в характере горцев. Да и в музыке тоже.

— Это правда, — медленно сказал Мэби, — но никаких вещественных следов их победы, кроме этих вот выбеленных солнцем развалин, не сохранилось.

— И все же когда-то они победили, — сказал Удомо.

— А что толку от такой победы? — возразила Лоис.

— Она доказывает, что эти люди жили и что они обладали мужеством, — сказал Удомо. — Доказывает, что они были настоящими мужчинами и действовали, как подобает мужчинам.

Мэби посмотрел на Удомо и подумал: здесь он такой же, как все, здесь не чувствуется его внутренней силы. Мэби принялся набивать трубку. Лоис вынимала из рюкзака еду, фрукты и термосы. Никто из них, казалось, не замечал палящего солнца.

— А вот это, — задумчиво сказал Мэби, — результат их действий. Вот эти побелевшие камни. И, может, среди них лежат превратившиеся в белую пыль и гальку человеческие кости и кости животных. Помните, Лоис?

— Вот все, что осталось от былого могущества. Какой же смысл всего этого?

— Смысл тот, что мы живем, Пол, — сказала Лоис, — и участвуем в хороводе жизни.

— Как дети?

— Да, милый. Как дети. Бессмертия нет. Мы живем только раз. Вот почему — мне незачем скрывать это от вас, Пол, — вот почему я решила не отказываться от счастья с Майклом в настоящем. Я хотела бы, чтобы он навсегда остался здесь со мной. Я знаю, мы могли бы быть счастливы, могли бы иметь детей и прожить долгую и счастливую жизнь. По-моему, это и есть настоящая жизнь. В ней я вижу больше правды, больше смысла, чем в вашей мечте об освобождении. Если бы я хоть на секунду поверила, что осуществление вашей мечты может что-то изменить в мире, я никогда не посмела бы сказать ему это. Но я знаю…

Удомо подошел к ней, сел рядом и обнял.

— Это не мечта, — сказал он. — И даже если это мечта, для меня она реальнее того, что ты называешь настоящей жизнью… Я никогда не читал стихов, как ты или Мэби, но я верю, что они прекрасны. Для меня же прекрасна мечта об освобождении моего народа. Прекрасна свобода. Я знаю, вы думаете, что меня ничто не интересует, кроме политики. Но это не политика. Это мой народ, Лоис. И для меня это поэзия.

Лоис высвободилась из его объятий и подошла к парапету.

— А я думаю, что каждый из вас по-своему прав, — сказал Мэби.

Лоис перегнулась через парапет. Далеко внизу расстилалась зеленая земля. Там, где кончалась земля, начиналось море, казавшееся отсюда черным.

«Я совсем потеряла гордость, — думала она, — даже странно».

Мэби перевел взгляд с Лоис на Удомо. «Я ошибся, — подумал он. — Он и здесь кажется больше всех, увереннее всех».

Лоис повернулась и подошла к ним.

— Хорошо, Майкл. Сейчас ты принадлежишь мне. Это наше счастье — счастье сегодняшнего дня. Мое и твое. А когда придет время тебе уходить, я не стану тебя удерживать.

Она села рядом с ним. Он взял ее руку в свою.

— Важно то, что у человека в сердце, — сказал Удомо. — Наступит день, и ты приедешь к нам, ко мне. Если я уйду, это вовсе не будет означать, что я ушел навсегда. Ты приедешь ко мне. Мы же договорились.

— Но вас может постичь неудача, Майкл. Тебя могут убить.

— Неудачи не будет, — сказал Удомо.

— Да, — подтвердил Мэби. — На этот раз неудачи быть не должно.

— И ты можешь измениться, — продолжала Лоис. — А я хочу, чтобы наша любовь осталась неоскверненной, чистой, или пусть не будет никакой. Никогда еще у меня не было ничего прекраснее этой любви.

— Вот почему я побаиваюсь вас, женщин, — сказал Мэби. — Вы сами творите себе кумиров, а потом предъявляете к ним непомерные требования. Ну, а я для этого слабоват.

— Я не изменюсь, — сказал Удомо.

— Да она вовсе не о том, Майкл, — нетерпеливо перебил его Мэби.

— Ешьте поскорее и давайте собираться в обратный путь, — сказала Лоис. — А то мы не попадем домой вовремя.

— Лоис, — мягко сказал Мэби, — даже Майкл — всего лишь человек.

— Садитесь поближе и ешьте. — Лоис прислонилась к плечу Удомо.

Мрачным, холодным сентябрьским вечером, через неделю после их возвращения с юга, Эдибхой уехал в Панафрику. Проводить его на вокзал пришли все: Лоис, Удомо, Джо Фэрз, Лэнвуд, Мхенди, Мэби. Удомо держал пакет с сотней экземпляров последнего номера «Освободителя» — журнала, который они печатали на ротаторе. Эдибхой должен был увезти его с собой. Они толпились вокруг него — истекали последние минуты. Лицо Эдибхоя сияло, как обычно, радостной улыбкой.